Тройное Дно

— Как хотите. Друган ко мне заехал… Не боись, мастер, на работу хочет.

— Хочет, так поговорим. Пусть подойдет потом. — Это уже подошли к ним глаза и уши Охотоведа. Беспокойство проявили. Но, уважая простые товарищеские чувства, оставили их наедине. Мало ли какие коллизии и встречи на памяти у двух бомжей. Зверев уже вполне вписывался в это понятие помятостью и собачьим выражением глаз, неизбежно сопутствующих тому образу жизни, в ожидании смерти, который он вел сейчас.

— Это ты хорошо придумал. Думаешь, возьмут меня в бригаду?

— Если дам рекомендацию — возьмут. Я тут на хорошем счету, — с гордостью объявил монтажник высоковольтных линий Павел Ефимов.

— Ладно. Не до шуток. Мужика-то как звать вот этого? — показал Зверев кивком.

— Кондачок, душка! У меня базар с корешем. Отойди на минутку. Ты не бойся, кореш свой.

Когда Кондачок с пучком обрезков проволоки и изоляторами отошел в сторону и стал готовить вязки, Зверев успокоился.

— У вас что тут — концлагерь? Почему охраны столько по ночам? А на трассе?

— Это не от побега. Это нас берегут. Блатные приходили. Хотели с Охотоведа деньги снять. Нам говорят: «Свобода, мужики. Идите кто куда хочет». А какая свобода? У нас все при деле. И крыша, и работа. Они не поверили, уехали. Потом приехали на четырех тачках. Только прежде милиция побывала, налоговая, еще какие-то чины. Остались удовлетворенными. И тогда вернулись блатные. Охотоведа заломали, в вагончик повели. Охрану разоружили.

— Так. Не части. Кто такой Охотовед? Фамилия?

— Начальник здешний. Он лично из «Соломинки» людей отбирал. Подсаживался, будто бомж, беседовал, потом на тесты водил.

— Какие тесты?

— Бег по стадиону. Пуляев там всех сделал. Потом его сюда забрали, котельную и сантехнику делать. Потом увезли.

— Куда увезли?

— Неизвестно. Туда машина частенько ходит. Но увозят немногих. Избранных. Пуляев им понравился.

— Так. Когда машина опять?

— У них расписание. По пятницам с утра. Куда-то по Мурманской дороге. К озеру.

— Хорошо. Разберемся. Пятница завтра. Излагай теперь про наезд.

— Ну, мы раньше только с мастером работали. Он, если что нужно, мотался в лагерь. То есть в поселок. Смотрим, идет назад, лица на нем нет. То есть не идет, а бежит. А за ним блатные. Только те идут уже спокойно. Наш подбежал, отдышался. Говорит: «Беда. Начальника заломали. Пошли спасать». Говорит, а сам на нас смотрит. Не верит.

Подошли эти, в куртках. У одного ствол. Не наш какой-то. Вроде люгера из кинофильма. Свободны, говорят, мужики, идите куда хотите. Ну, мы переглянулись. С трассы уже все подошли. Помолчали, ну, свободны так свободны. Идем в поселок. Как бы участвовать в акте провозглашения независимости. Пришли. Охотоведа уже вывели на плац. Бензин тащат. И тут Офицер, он самым крутым оказался, заломил руку у того, со стволом, выхватил пистолет этот смешной, стал команды отдавать. Мы бросились всем миром. Отобрали еще два ствола. Автомат ППШ с пустым диском, они его для острастки брали. И наган. Тот снаряжен по всем правилам. И стали блатных метелить. Жутко их били. Боюсь, кто не сдюжил потом. И кулаками били, и арматурой. Татарин наш живот пропорол какому-то качку. Потом уложили их в машины, вывели на трассу, там оставили.