— Прямая угроза жизни. Меня сняли с дела, отправили в отпуск, преследует мафия и ФСБ. Тебе достаточно?
— А то! Занимай любую комнату.
— Ты чего, развелся со своей звездой пленительного счастья?
— Формально нет. А вообще-то ты мне интимные отношения сегодня разрушил. Ну да ладно. Перетерплю. Сначала о делах или за встречу?
— За встречу. А дело мелкое. Поедешь завтра в город, на материк, найдешь одного человека. Ты его знаешь.
— Кто это?
— Помнишь, как тебя брали?
— Тот, который мне наручники надевал в подсобке?
— Он самый. Меня подставили. Но это не безнадежно. Позвонишь ему на работу, скажешь, есть дело. Я тебе утром скажу какое, так, чтобы и он заинтересовался, и не догадался никто, что это я выхожу на него. Есть там один глухарь. Скажешь: обязательно нужно встретиться. Передашь ему клочок бумаги от меня. Не дай Бог, обмолвишься. Там все сейчас на просушке. Не проколись. Передашь клочок, и все. Свободен. Потом звони сюда. Я выйду и захлопну дверь. По гроб не забуду твоей доброты.
— Чего выходить-то?
— А нечего мне ночевать в одной квартире два раза подряд.
— Это так серьезно?
— Я тебе потом расскажу, что серьезно, а что нет. Что я, дурака, что ли, валяю тут?
— Ладно. Заметано. Мартини пробовал когда?
— Нет.
— И не пробуй.
— Сухого вина бы. Настоящего, грузинского.
— Не знаю, какое оно настоящее, но пить можно и нужно. «Хванчкара» называется. Для дамы сердца берег.
— Лева, скажи, только честно, сколько у тебя выходит за стойкой?
— Ну, представь, сколько было при большевиках. Теперь раза в полтора уменьши. Обнищание населения налицо.