В памяти всплыло правило из кодекса расследования убийств. Обнаруживший труп автоматически становится подозреваемым.
– Понятно, понятно. Я обнаружил тело, и… вы сразу допрашиваете меня, будто я убийца? Вот так? И то, что я служу в полиции, для вас не имеет никакого значения? Замечательно.
Коллинз молчала.
– Да, я его обнаружил. И совершил глупость – всюду наследил. Но убийца никогда не станет этого делать.
– Хорошо, – произнесла Коллинз.
– Что именно?
– Все хорошо.
– Я не убивал его.
– Вот я и говорю: хорошо.
Я стал чувствовать себя персонажем Кафки.
– Нет, вы понимаете, что к убийству Кордеро я не имею никакого отношения? Это какой-то абсурд.
Она молчала, но по судорожному сокращению лицевых мышц и суженным глазам было заметно, что я ее не убедил.
– Сколько раз я должен повторить? Я член группы, которая ведет, вернее, вела дело Рисовальщика. Вот почему я захотел – мне понадобилось – посмотреть его рисунок!
Я услышал в своем голосе пронзительные визгливые нотки и осекся.
– Зачем повышать голос? Я вас отлично слышу.
Пришлось разыграть классическую мизансцену, хотя очень не хотелось.
– Может, мне следует позвонить адвокату?
– Звоните, это ваше право, но я провожу обычную процедуру опроса свидетеля. Как положено. – Коллинз откинулась на спинку стула и сплела пальцы. – Вы ужасно нервный, Родригес.
Я не ответил, продолжая соображать, не позвонить ли мне Хулио, или это только укрепит их подозрения. Хулио занимается недвижимостью, но у него есть приятель, хороший адвокат по уголовным делам. Неужели он мне действительно нужен? Неужели дело дошло до этого?
Коллинз расплела пальцы и подалась вперед.