— А вдоль дороги — мертвые с косами стоят, — сказал Илья, разбирая грибы. — Помнишь это кино? Вспомнилось почему-то. Старая, добрая, очень смешная комедия.
Анна будет молчать. Ни слова не скажет ему о прошлом. Она опустила глаза, разглядывая деревянный пол. Красивый, очень дорогой, как объяснил брат, особый пол из какого-то африканского дерева. Под полом — подвал, потом — земля, много земли. Что сейчас происходит там? Что происходило там всегда? Лучше вообще не думать об этом.
Там, внизу, шли последние приготовления к «путешествию». Все было ясно, логично, но Насте не давала покоя одна деталь: в новое объяснение реальности никак не вписывался след ящерицы, который она обнаружила в сарае. Она так и стоял перед ее глазами: трехпалая лапа, вдавившая в глину куриное перо.
Они сидели вдвоем в камере, ждали, когда за ними придут. Она спросила Свята:
— А что если все окружающее — опять ложь, и с нами собираются сделать что-то другое?
— Ты можешь это проверить?
— Нет.
За дверью послышались шаги, теперь уж в последний раз. Она растерянно смотрела то на дверь, то на Свята. Казалось, что она должна сейчас сказать что-то очень важное. Самое-самое важное…
— Я люблю тебя! — сказал Свят.
— Я тебя тоже люблю! — сказала Настя.
Они вскочили на ноги и обнялись. Их губы едва встретились, но в тот же миг заскрипела дверь, и они отпрянули друг от друга. Это даже не было поцелуем. Только короткое горячее соприкосновение.
Они шли по коридору, взявшись за руки. Никогда прежде во всей своей жизни Свят не чувствовал такого трепета от прикосновения женской руки. Вдруг эта рука выскользнула. Настя остановилась. Здесь были ее родители.
— До встречи, мамка! До встречи, отец!
Она лизнула палец и поочередно тронула их застекленные руки. Свят подумал о ее губах, которыми он когда-нибудь будет безраздельно владеть. И уже очень скоро — ведь как это все будут чувствовать они сами? Через несколько минут они погрузятся в сон, который, может быть, продлится тысячелетия. Но для них самих пробуждение состоится также — через несколько минут. И тогда он снова обнимет ее, и губы их встретятся, и теперь — надолго, навсегда.
Уже готовый к отбытию в неведомые дали времени, уже стоя рядом с матерю, отцом и тетей Шурой, уже взяв в руки предназначенный для него штырь, Свят вдруг почувствовал явный запах лакрицы, увидел, что в коридоре почему-то погас свет, и в тот момент, когда оба они замерли, погрузившись в вечное оцепенение, когда их разум перестал галлюцинировать окружающую реальность, все, находящиеся в зале люди превратились в то, чем они и были на самом деле — в серых, долговязых, гладкокожих ящериц и, если бы кто-то имел возможность наблюдать эту сцену со стороны, то мог бы подумать, что эти существа улыбаются, переглядываются, прекрасно видя друг друга в темноте.
ebooksa