Заарин

— Да, ищу. Как мне попасть в город? Где я вообще нахожусь?

— Попасть в город? Это вы скоро узнаете сами. А находитесь вы… — (Улыбка у него, конечно, хорошая, но она уже начинала действовать Гомбо на нервы.) — Это вы тоже скоро узнаете сами. Или не узнаете, что, впрочем, значения не имеет.

— Как это — не имеет значения? — спросил озадаченный Гомбо. — Что тогда имеет?

— Дом, напротив которого вы стоите. Ведь вы хотели спросить про него?

— Про него? — удивился Гомбо, но тут же и понял, что пенсионер прав. — Да. И еще портреты. Кто эти люди?

В глазах мужчины читалось удовлетворение, словно он выполнял то, ради чего был рожден, — ответить на пару вопросов незнакомого путника.

— Этот дом… Когда-то в нем жила большая семья. Но так уж вышло, что половина из нее стали великими грешниками, а вторая половина — праведниками. В свой срок в дом ударила молния, и он сгорел ровно наполовину.

Начитанный Гомбо хотел возразить насчет десяти праведников, ради которых Господь обещал пощадить грешный город, но мужчина его, похоже, и не видел. Как глухарь на току, он слышал лишь свою песню. Возражать было бессмысленно.

— Погибли все, — продолжал он, — а на обгоревшей после удара молнии стене отпечатались портреты бабушки и дедушки, которые были праведниками, но, к несчастью, не сумели воспитать своих внуков в любви и вере.

— Поучительная история, — усмехнулся Гомбо.

— Я не советовал бы вам туда ходить.

— Почему туда нельзя ходить? — спросил Гомбо.

— Я не сказал: нельзя.

— Хорошо. Почему вы не советуете туда ходить? Все погибли, значит, там никого нет.

— Я не сказал, что там никого нет.

— Ясно. В доме кто-то живет.

— Я не сказал, что там кто-то живет.

Мужик начинал бесить Гомбо.

— Какого анахая вы морочите мне голову, уважаемый?

Гомбо уже готов был врезать промеж его добрых глаз, когда услышал шорох и повернулся на него. Непонятно откуда взявшийся ветер трепал выцветшую детскую распашонку, сиротливо висевшую на веревке во дворе.