Заарин

— Так согласился дядя или нет? — Девушка не поняла пока, что происходит.

— Меньше вопросов, Джина, пошлина полуденной жаре сухие березовые поленья разгорелись мгновенно. Вода в большом тагане на треноге вот-вот должна была закипеть.

Разведя огонь, ребята ожидали появления Василия Шарменева, и вскоре тот вышел на крыльцо, нарядный, точно шагнул прямиком из кадра экзотического боевичка с Индианой Джонсом. Таким племянница дядю еще не видела. На нем был кожаный кафтан с бахромой и множеством разнообразных подвесок из меди и бронзы, с колокольцами и бубенцами в виде голов жаб. По рукавам кафтана проходила скрученная проволока, заканчивающаяся ладонями из нее же. На груди — пластинки-ребра, как у скелета. В правой руке шаман держал лиственничную колотушку, в левой — большой, почерневший от времени кожаный бубен с изображенными на нем фигурками обитателей Нижнего мира.

— Ни фига себе, дядя Вася, — выдохнула девушка, — да ты, блин, красавец, хоть куда…

На реплику тот не отреагировал. Племяннице вообще показалось, что, надев одежду для камланий, дядя превратился в другого человека. В какой-то мере она оказалась права. Лицо Шарменева было сурово и сосредоточенно. Шутки неуместны, когда шаман отправляется в иной мир или отправляет других, не важно. Но он все равно незримо будет находиться среди путешественников, как иначе?

— Вы готовы? — спросил шаман.

— Да, — прошептала Джина.

Ей вдруг сделалось страшно. Надо ли было вот так с бухты-барахты лезть в чужой сон? А если Гомбо сейчас видит кошмар? Иван успел объяснить ей, что все происходящее будет до предела реально и, скажем, рана, нанесенная во сне, и наяву останется раной, а смерть — смертью…

— Женя, я тебя прошу, — вывел девушку из задумчивости дядя, — никаких твоих приколов и шалостей и во всем слушайся Ивана. — Затем шаман повернулся к ученику: — А ты беспрекословно слушайся меня!

Он указал им место в трех шагах от костра, куда велел лечь на спину и закрыть глаза. Ребята легли. Джина ощутила тепло от огня и услышала, как дядя быстро заговорил на бурятском.

Языком девушка не владела. Мать, выйдя замуж за русского, дома на родном не говорила, так что Джина, не улавливая смысл, разбирала лишь отдельные знакомые слова: Эрлен-хан, Бурхан, тэнгри, эжин… Догадалась, что шаман просит помощи у духов Байкала, небожителей и владыки Царства Мертвых… Просто замечательно. Сердце девушки и без того давно пребывало в пятках.

Затем под непрекращающуюся бурятскую скороговорку Джина почувствовала дурманящий запах горелой травы, вероятно, шаман бросил пучок в костер.

Скоро Джина услышала, как шаман глухо ударил в бубен: бух — бух — бух!

Или, скорее, не так: цок — цок — цок!

Джина потеряла сознание или заснула. Девушка не поняла, что с ней произошло, однако она не слышала больше голоса шамана, зато слышала стук копыт по каменистой дороге: цок — цок — цок!

Открыв глаза, увидела прозрачное, почти бесцветное небо. На Ольхоне оно другое — синее, будто живое… Где она?

Приподнявшись, поняла, что лежит под палящим солнцем на голой скале в двух шагах от бездонной пропасти, а вокруг одни только горы, отвесные, пугающие…

Впрочем, тропа все-таки была, но по ней идти-то страшновато, а Иван, девушка узнала его сразу, скакал по ней рысью на гнедом жеребце без седла, но с уздечкой.

Джина вдруг вспомнила, как он зовется на бурятском: донон-хэер, четырехлетний гнедой скакун. С такого (или даже именно с него, как знать?) начались неприятности Гомбо сто лет назад.

Тем временем Иван, натянув узду, остановился поодаль.