— Почему ты позволяешь ему жрать всякую гадость? — спросила Джина, брезгливо морщась.
— Запрещать бесполезно, — ответил Иван. — Боохолдои не едят продуктов Срединного мира, это их единственная пища.
— Так, значит, и Маша — боохолдой? — догадалась девушка.
— А кого ты здесь ожидала встретить? — усмехнулся Иван. — Живого птенца комнатной канарейки? Впрочем, Маша не боохолдой.
— Кто же она?
— Мифическое существо.
Джина снова ничего не поняла, кроме того, что настаивать бесполезно. Впрочем, твердо решила дома вытянуть из парня всю информацию и даже немного больше…
Джина вспомнила наконец, зачем они здесь.
— Гомбо! — крикнула она. — Ты поможешь нам? Защитишь своих потомков от мести духа? Ведь мы-то не виноваты ни в чем!
— Да, виноват один только я, слабый, корыстный, самонадеянный… Но и вы тоже! — не согласился Гомбо. — «Сын за отца ответчик» — вот золотое правило любой вендетты! И потом, даже если бы я захотел защитить вас, у меня бы ничего не вышло. Он — заарин, а я кто? Да никто! Ноль без палочки, недоучка! Так что готовься к смерти, девочка, готовься к лунному затмению!
И он снова захохотал, дико, страшно, безнадежно…
Под этот хохот Джина и очнулась возле угасающего костра во дворе дома Василия Шарменева. Она, казалось, всегда теперь будет слышать его.
Дядя лил на нее воду, Иван тоже маячил рядом.
— Как ты, девочка? — спросил встревоженный шаман.
— Не называй меня больше так никогда! — выкрикнула Джина, вспомнив, что именно так звал ее предавший их Гомбо. Она попыталась подняться с земли, но ноги ее не держали, и, если бы не помощь мужчин, встать самостоятельно она бы не сумела.
Осмотревшись, девушка отметила, что майка на ней безнадежно испорчена остатками кофе и непереваренной яичницы с беконом. Значит, рвало ее и наяву тоже. Впрочем, взволновало ее другое: кровожадного, но все равно любимого птенца рядом она не увидела.
— Где Маша? — спросила девушка.
— Какая Маша? — не понял шаман.
— У Джины появился дух-помощник, учитель, — пояснил Иван, — сногсшибательный и невозможный.
— С этого места подробнее, — велел Шарменев, и ему рассказали обо всем произошедшем, не забыв в подробностях описать найденыша, а когда Иван, убрав с запястья платок, показал рану, нанесенную стальным клювом, шаман заволновался.