Джек Тайер ждал в машине. Впереди в другой машине сидели двое полицейских.
Солнце быстро село, на Манхэттене вспыхнул свет в окнах домов, в витринах, в уличных фонарях. В капоте «форда» отражались рождественские гирлянды. Прохожих становилось все больше. Рабочий день окончился, все спешили домой. Матери с детьми. Парочки. Множество одиноких силуэтов.
В этом году Джек дал себе обещание не праздновать Новый год с родственниками. Дядюшки, тетушки, племянники, собиравшиеся в доме родителей, – он этого не вынесет. Ему нужно отдохнуть от сочувственных взглядов (ведь он одинок) и от слов «тебе не понять» (ведь у него нет детей). Хотя бы раз в жизни он этого избежит.
Пусть весь мир веселится, а он найдет утешение в хорошей книге и хорошем фильме. Ему давно хотелось пересмотреть «Ищейку» Манкевича, вот и будет чем заняться.
При мысли о ней у него сжалось сердце.
Необходимость лгать ей убивала его. Он очень на себя сердился.
Джек задумался: а что такое благо? То, что он действовал за спиной напарницы, – это было
Он не сомневался в том, что сможет сохранить тайну. Человек скрытный, живущий рассудком, он мог хранить в глубине своего сердца любое знание, навеки запертое за двойными дверьми, под замком порядочности. Но честно ли он поступает?
Может быть, именно порядочность заставляет его так действовать? Нет ли тут еще какой-нибудь тайной, более эгоистичной причины?
В конце улицы появилась Аннабель, и его сердце бешено забилось. Он вылез из машины и пошел ей навстречу. Рядом с ним шагали двое полицейских.
Подойдя ближе, он увидел, что она в ярости.
– Что случилось? – спросил он.
– Ордера не будет. Судья отказал, сославшись на четвертую поправку. Недостаточно доказательств, только «предположения и гипотезы». Вот так.
Джек повернулся к полицейским:
– Мне очень жаль, господа. Ложная тревога…
Оставшись наедине с Аннабель, Джек положил ей руку на плечо: