Его большая грудь вздымалась. Сильные, грубые пальцы пробежали по седеющим рыжим волосам. Он ощущал себя старым, беспомощным, глупым.
— Ребята, — наконец произнес он. — Нанна умерла.
Пернилле молчала.
— Она не вернется, — добавил он.
Шесть и семь лет, глаза блестят в свете лампы, которая освещала их семейные завтраки и ужины. Со столешницы смотрели неподвижные лица.
— Почему, пап? — спросил Эмиль.
Он думал. Искал нужные слова.
— Помните, мы видели в оленьем заповеднике большое дерево?
Антон посмотрел на Эмиля, и оба кивнули.
— В то дерево ударила молния. И отломила большую…
Было ли это на самом деле, спрашивал он себя. Или он все придумал? Или это ложь для детей, чтобы они могли спать, когда наступает темнота?
— Отломила большую ветку. Вот…
Это неважно, думал Бирк-Ларсен. Ложь тоже нужна, как и правда. Иногда нужнее. Красивая ложь приносила покой. Страшная правда — никогда.
— Можно сказать, что теперь молния попала в нашу семью и оторвала от нас Нанну.
Они молча слушали.
— Но так же, как дерево в заповеднике продолжило расти, так и наша семья будет жить дальше.
Хорошая ложь. Ему стало немного легче. Он сжал под столом руку Пернилле и закончил:
— Мы должны жить дальше.
— А где теперь Нанна? — спросил Антон; он был более сообразительный, чем брат, хотя и младше.
— Там, где ей хорошо, — сказала Пернилле. — А через несколько дней все, кто ее знает, придут в церковь и попрощаются с ней. И мы тоже.