На его тарелке еще лежала половинка тоста, густо намазанная маслом. Он, видимо, понял, что не успеет доесть.
— Пойду почищу зубы.
— Нет времени.
— Но я должен почистить…
— Где твой рюкзак? Ты собрал его?
— А ты положил туда обед?
— Обед?
— Помнишь, мама попросила тебя собрать мне обед?
— Купишь обед в школе.
— Мама приготовила мне обед, и я не хочу…
— Дерек, успокойся. Завтра мы лучше подготовимся. А сегодня купишь себе обед. — Я засунул руку в карман, но там нашлись только двадцатидолларовые купюры. Ему нельзя было давать столько денег — никакой уверенности, что к концу дня выудишь из него сдачу.
Сумочка Эллен лежала на скамейке около входной двери.
— Подожди. — Я схватил ее сумку. Сразу же нашел кошелек, но мелочь могла находиться где угодно: в кошельке, в одном из трех или четырех отделений сумки или просто на дне. Там наверняка лежали какие-нибудь монетки, но у меня не было времени их пересчитывать. Потом заглянул в кошелек, но увидел и там только двадцатки, ничего мельче. Что поделаешь, банкоматы редко выдают мелкие купюры.
Я залез в карман сумки, нащупал какие-то листки и вытащил две бумаги. Одной из них оказалась десятидолларовая купюра, которую я тут же отдал Дереку и подтолкнул его к двери.
Другой была записка.
Всего минуту назад я пытался накормить сына тостами с арахисовым маслом, а потом в одно мгновение мой мир развалился на части.
Показалось, что я все видел как будто в первый раз: дом, мебель, дорожку перед домом. И внезапно все это словно перестало существовать для меня, как сон или мираж. Жизнь, которую, как до этого представлялось, я так хорошо знал, превратилась лишь в эпизод разыгранного кем-то спектакля.
— Слушай! — крикнула Эллен из спальни наверху. — Дерек успел на автобус?
— Да, — ответил я.
— Что?