Шюман попытался сохранить бесстрастное выражение лица.
— Его в этом обвиняли? Когда?
— Восемнадцать лет назад. И двадцать лет назад.
— Ты говоришь «обвиняли». Он был признан виновным?
— Нет, и это тоже очень интересная история. Каждый раз его оправдывали.
— И ты хочешь об этом написать?
— Думаю, что это будет портрет совершенно другого Давида Линдхольма.
— Эта информация получена от?..
— Я ознакомилась с материалами предварительного следствия, а также встречалась с одним из избитых Линдхольмом людей. Он сказал, что счастлив оттого, что Давид умер.
Шюман прикрыл ладонью глаза, чтобы набраться сил.
— Итак, ты хочешь, чтобы я опубликовал историю, в которой будет рассказано, что убитый герой был на самом деле головорезом на службе мафии, а основан этот рассказ будет на том факте, что его признали невиновным в превышении полномочий? Да еще двадцать лет назад.
Анника прикусила губу.
— Ты все извращаешь…
— Клевета на умершего, — сказал он. — Это серьезное преступление. Один главный редактор за такие штуки сел в тюрьму.
— Да, но…
— Меня сегодня уже один раз протащили мордой по столу. Я больше не желаю об этом слышать. Иди и ищи себе жилье.
— Да, да, — сказала Анника и торопливо вышла из кабинета.
Андерс Шюман сел на стул и обхватил лицо ладонями.
«Это не плод моего больного воображения. Работа год от года действительно становится все более грязной».
Процедура предъявления обвинения была назначена в зале особых судебных заседаний, и Нина приехала одной из первых. Она чувствовала себя неловко в полицейской форме, хотя давно уже должна была к ней привыкнуть, и особенно — в этой ситуации.