Нина подошла вплотную к Аннике и посмотрела ей в глаза.
— Давид искренне любил Юлию и Александра, — сказала она. — Он был сложным человеком с неоднозначным поведением, но Юлия и Александр были единственными в мире людьми, которых он по-настоящему любил.
— Знал ли Давид об убийце с топором то, чего не знал никто другой? — спросила Анника.
Нина надела пуховик, повесила на плечо спортивную сумку и, ничего не ответив, пошла к двери.
Профсоюзное собрание должно было начаться через пятнадцать минут, и Анника поняла, что безнадежно опаздывает.
Она шла по Фолькунгагатан, не испытывая никакого желания спешить. Чувствовала, что ступила на очень зыбкую почву, и все остальное теперь не имело для нее значения.
Весь мир окрасился в свинцово-серый цвет. Анника никак не могла стряхнуть с себя все чаще посещавшее ее чувство нереальности происходящего. Мимо шли люди, проплывая, словно неуловимые бесплотные тени. Лица их были напряжены, губы сжаты, глаза пусты и невыразительны. Можно было подумать, что они просто притворяются живыми.
Сегодня утром она проснулась, не понимая, где находится. Серый давящий свет лился из гостиной на кровать, мешая дышать.
Она жила в этой квартире уже пять месяцев, проведя здесь, на Вестерлонггатан в Старом городе, все лето. Вид туристов, жующих мороженое и бросающих мусор у подъезда, вид фальшивой «лондонской улицы» вызывал у нее почти физическую тошноту.
Она знала, что привыкнет, и понимала, в чем ее истинная проблема.
Проблема была во времени, время вдруг расширилось, его стало невероятно много. Обязанности исчезли, растворились в небытии и сменились потоком бесплотного, бесцветного времени.
Она не имела ни малейшего представления, что с ним делать.
Недели без детей были временем свободного падения, падения в никуда, вне какой-либо внятной системы отсчета. То были минуты и часы кричащей пустоты.
Берит с Тордом уехали в отпуск к своим детям, и Анника не могла с ней общаться.
Ее мать позвонила после тридцатилетия младшей сестры и спросила, почему Анника не приехала на семейное торжество, и она сказала, что была сильно загружена работой и не смогла вырваться. Это была ложь, мать это поняла и осыпала дочь упреками.
Анна Снапхане прислала несколько писем по электронной почте — с путаными и агрессивными обвинениями, повторявшими, по сути, то, что она говорила в ту ночь, когда сгорел дом: что она, Анна, отказалась от своей личной жизни, чтобы помогать Аннике, что ради Анники она отказалась от карьеры, что, пытаясь сохранить призрачный брак Анники, Анна испортила свои отношения с Мехметом, и она наконец поняла, что Анника всегда ее оттесняла, и теперь решила взять от жизни все и жить для себя и в свое удовольствие…
Анника не затрудняла себя ответами, понимая, что лишь раздует пламя бессмысленной ненависти.
Это решение оказалось удачным.
Каждый день без детей в этой стерильной, лишенной запахов квартире она работала до изнеможения, а потом без сил валилась спать.
От этого статей не стало больше. Слишком много сил уходило на борьбу с водоворотом времени.