Я увидел Хиггинса еще раз. Это было часа за два до того, как прилив достиг максимальной точки. «Мэри Дир» начинала приподниматься и ерзать днищем по гальке, а Грюн-а-Крок превратился в серый зуб, торчащий из моря пены. С него стекали потоки, но вода ежесекундно взлетала на него низким облаком взметаемых ветром брызг. Хиггинс сползал со скалы, чтобы сесть в лодку. Наконец он забрался внутрь и взялся за весла. Но тут налетел шквал, полностью заслонив от меня скалу, и в этой стене дождя я окончательно потерял его из виду.
Больше я Хиггинса не видел. Его вообще никто больше не видел. Наверное, он попытался вернуться на «Мэри Дир». Или, возможно, он считал, что в этой лодке сумеет добраться до материка. В любом случае выбора у него не было. Он понимал, что вскоре прилив полностью накроет Грюн-а-Крок.
Я долго стоял в дверях рубки, щурясь от брызг морской воды и дождя, надеясь разглядеть его среди бури. В конце концов шквал вынудил меня укрыться в рубке. Когда я рассказал Пэтчу о том, как скрылся из виду Хиггинс, он только пожал плечами.
— Везунчик! — добавил он. — Он, наверное, уже утонул.
В его голосе звучал не гнев, но лишь бесконечная усталость.
Каюта в рубке была совсем маленькой — десять на шесть футов. В ней стояла кровать. Еще какая-то поломанная мебель валялась на засыпанном песком полу. Стальные стены и люк без стекол не защищали от холода, сырости и морских брызг, которые забрасывал к нам ветер. На каждый звук на корабле каюта резонировала, как жестяная банка. Мы выбрали это помещение в качестве своего убежища, потому что оно было расположено высоко на корме, но именно корма судна первой оказалась на плаву, приподнявшись над рифами.
Довольно долго мы чувствовали, как она ползает по дну. Стальные стены каюты поднимались и опускались, и любое движение было сопряжено с пушечными ударами волн, разлетающихся о борта судна под нами. Но потом к этому добавилось ерзание и царапанье о гальку киля. Этот звук мы скорее ощущали, чем слышали, потому что все заглушалось невероятным, устрашающим ревом волн. Но постепенно все это начало стихать. Брызги перестали влетать в окна. Дверь с треском распахнулась. «Мэри Дир» вырвалась из ловушки и разворачивалась носом к ветру.
Выглянув в дверь, я увидел, что Грюн-а-Крок уже находится не по левому, а по правому борту от нас. «Мэри Дир» дрейфовала. Ее движения стали легче, а шум моря был не таким пугающим. Высокая корма выступала в роли стабилизирующего паруса, и наше судно развернулось носом к разбивающимся волнам. Я слышал, как они колотят по бридждеку, видел тучи брызг, взлетающих вверх и проникающих во все отверстия надстройки мостика, и их разлетающиеся во все стороны вспененные гребни. И все это время Грюн-а-Крок продолжал скрываться из виду.
Я крикнул Пэтчу, что мы снялись с мели, и он вышел из каюты и замер, глядя на это невероятное зрелище. Потерпевший крушение корабль, полтора месяца сидевший на мели, плыл. С его палуб стекали потоки воды, а крен был такой, что вся передняя часть скрывалась в волнах.
— Мы плывем, — воскликнул я. — Если мы пройдем Ле-Соваж, все будет хорошо.
Он посмотрел на меня. Наверное, ему хотелось оставить меня в неведении. Но затем он произнес:
— Мне кажется, прилив почти достиг максимальной точки.
Я кивнул:
— Почти.
И тут до меня дошло: на протяжении шести часов после начала отлива течение будет северным и западным. Оно будет гнать нас обратно на Минкерс, все рифы которого во время отлива обнажатся.
— Боже праведный! — выдохнул я.
Затем я вернулся в каюту и лег на койку.
Самым страшным было то, что мы ничего не могли сделать. То есть мы совершенно ничем не могли себе помочь.
Мы напоролись на скалы уже в сумерках посреди водоворота вспененной воды, в месте, где не было видно ни единого камня. Я не знаю, спал ли я или просто лежал на койке в каком-то оцепенении, но этот удар сбросил меня на пол. Это походило на удар кулака в железной перчатке. Со стороны носа раздался ужасающий грохот, за которым последовал треск, означавший, что обшивка не выдержала и скалы вспороли брюхо корабля. Грохот волн вдруг стал еще оглушительнее.
Я неподвижно лежал там, куда упал, всем телом ощущая смыкающиеся вокруг меня хищные зубы скал и ежесекундно ожидая того, что волны сомкнутся над кораблем и он навеки уйдет под воду. Но ничего этого не происходило. Все, что я почувствовал, это легчайшее касание дымки брызг, плывущих над судном и оседающих на моем лице. Но скрежещущий, душераздирающий треск продолжался так долго, что он стал частью общего рева моря.