— Там я в последний раз и видела ваших родителей. Что с ними?
— Кто-то ударил мать. Она сейчас в больнице.
— О господи, какой ужас. Это… — она запнулась, — кто-то из ваших?
— Кто-то из наших, — эхом отозвалась Шивон. — И я хочу его найти. Хорошо, что вы еще здесь.
— А что?
— Вы снимали что-нибудь на камеру? Я бы хотела посмотреть вашу съемку.
Но Сантал отрицательно мотнула головой.
— Не беспокойтесь, — попыталась уговорить ее Шивон. — Я не собираюсь… Меня интересуют только полицейские, на демонстрантов я и смотреть-то не буду.
Но Сантал упрямо мотала головой.
— У меня нет камеры.
Это уже явная ложь.
— Ну что вы говорите, Сантал. Неужели вы не хотите помочь?
— Многие демонстранты фотографировали. — Вытянув руку, она описала широкую дугу. — Спросите тех, кто остался в лагере.
— Я прошу вас.
— Автобус уже отправляется…
Сантал заспешила прочь.
— Вы ничего не хотите передать моей матери? — спросила Шивон, глядя ей в спину. — Может, свозить родителей в лагерь мира, чтобы повидаться с вами?
Но Сантал, молча и не оборачиваясь, шла вперед. Шивон шепотом выругалась. Следовало заранее учитывать, что Сантал считала ее «легавой», «ментовкой» и больше никем. Она подошла к автобусу и, встав рядом с Грегом, наблюдала, как лагерники занимали последние свободные места. Двери автобуса с шипением закрылись, и почти сразу внутри запели хором. Несколько пассажиров на прощание помахали Грегу. Он помахал им в ответ.
— Неплохие ребята, — заметил он, протягивая Шивон пластинку жевательной резинки, — я хотел сказать, для хиппи. — Затем, сунув руку в карман, спросил: — У вас есть билет на завтрашний вечер?
— Пыталась достать, но безрезультатно, — ответила она.