Из-за кустов хорошо просматривается красный кирпичный дом эпохи короля Эдуарда. Я нахожусь в престижном районе на границе графств Беркшир и Суррей, недалеко от поля для гольфа Уэнтуорт. Меня окружают внушительные дома биржевых маклеров, скрытые высокими заборами, но интересующий меня дом меньше и хуже охраняется. Это один из трех домов, стоящих особняком, – старая постройка, большие участки, отдельная подъездная аллея. Тишину ничто не нарушает, хозяева спят либо отправились на поле для гольфа или на массаж. Только листья порой тихо шуршат у меня под ухом.
Из моего укрытия видна лишь задняя часть дома: первый этаж, дверь, ведущая в кухню или подсобное помещение, различимы пара небольших окон, французские двери и еще одно окно побольше. Патио с плетеной мебелью под тентом растянулось по всей ширине дома. Чуть в стороне несколько хозяйственных построек, когда-то давно выкрашенных в зеленый цвет.
Дом кажется нежилым. За все два часа в нем ни разу не вспыхнул свет, не открылись ни дверь, ни окно. Неужели я опоздала? Все ушли и больше не вернутся. Камеры под навесом сдерживают мое желание подойти и заглянуть в окна. Кроме того, люди, которые должны находиться в доме, не подозревают о возможной слежке, и я не хочу давать им повод думать иначе.
Прошло много лет с той поры, когда я выполняла подобную работу. С непривычки я быстро устала, проголодалась и замерзла. Выпитая утром чашка кофе осталась в далеком прошлом, а бутылка воды, что я принесла с собой, закончилась к девяти часам. Кажется, кровь перестала циркулировать в моем теле, ноги одеревенели уже час назад. Я все еще жду. Адрес этого дома единственное, что у меня есть. По документам он принадлежит несуществующей ныне компании, директорам которой было заплачено, чтобы они поставили свою подпись. Однако все звонки были сделаны отсюда. Больше искать мне негде.
Я меняю позу, пытаясь заодно согреться, и не отвожу глаз от окон. Часов в десять внутри вспыхивает лампа, но это может быть и сигнализация.
В половине одиннадцатого начинается дождь.
Я прежде слышу его, а потом ощущаю. Капли воды стекают по листьям и веткам у меня над головой, затем падают на волосы, стекая за воротник. Температура падает приблизительно на градус, потом еще на один.
Дождь постепенно затихает. Я начинаю ругать себя за глупость, когда в кухонном окне вспыхивает свет и в проеме мелькает лицо мужчины. Ледяными пальцами, затаив дыхание, пытаюсь нащупать в кармане камеру. Руки меня почти не слушаются.
Медленно тянется минута, вторая. В доме тихо.
Попробовать подойти ближе? Нет, все же это слишком опасно.
Третья минута, четвертая…
Открывается задняя дверь, и выходит мужчина. При виде его я замираю.
Я знаю этого человека.
Темное помещение в задней части склада. Яркий луч света. Мужчина с красивым, благородным лицом; загорелая во время игры в гольф кожа покрыта испариной. Уверенный, спокойный голос Крейги – человека, у которого в руках все козыри.
Уильям Гамильтон, глава крупного фармацевтического концерна, мог быть одним из приятелей Шарлотты, если судить по дорогой одежде и исходящему аромату благополучия. Менее трех недель назад я стояла в темноте на этом складе, но так и не услышала от него ни слова о махинациях.
Сейчас при дневном свете он выглядит по-другому: изменился, постарел, седины в волосах прибавилось, кажется, он даже стал ниже ростом. Но это, несомненно, он.
На террасе Гамильтон на секунду останавливается и тяжело выдыхает воздух. Дверь остается открытой, выпуская звуки классической музыки, фортепьянная композиция, что-то знакомое и полное тоски.