Джонни Рики Звезда

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это хорошо.

— Что именно? Что я неудачник?

— Нет, то, что ты трезво оцениваешь свое положение. Значит, сможешь все изменить, если захочешь.

— Еще года три назад, я бы поверил, что одного желания достаточно, но не теперь.

С неосознанной подачи Элла, (а может быть наоборот намеренной) Джонни оглянулся на свою жизнь, и невольно ему пришлось сделать переоценку. По большому счету Элиот был прав, Джонни Рики в какой-то момент просто отдался течению, позволив жизни нести его в том русле, в каком ей вознамерится. Сейчас он видел, что в определенные моменты не стоило сдаваться, боятся дать отпор несправедливости, обрушавшейся когда-то. Если бы только он с самого начала отваживался противостоять сложным обстоятельствам и жестоким людям, может в этот момент, оглянувшись назад Джонни, увидел бы что-то менее жалкое и более достойное, представляющее его жизнь.

— Я не слышу в твоем голосе трагедии, и это радует, но чувствуется тревога. Что-то случилось? — голос Элиота стал серьезным и абсолютно заинтересованным. В какой-то момент Джонни почувствовал себя ребенком, который разбив колено, поскорее хочет добраться до родителей за утешениями.

— Если честно, не хочу об этом говорить. Становится мерзко, за то, что они… Зато как я повел себя… — Джонни Рики прервался, внутренне сконфузившись до предела, словно напуганная улитка. В раковине своего сознания. Темного и укромного.

— Никто не имеет права причинять тебе боль, Джонни! Слышишь? Никто! Но они причиняют нам боль, только потому, что мы им позволяем. Бороться необходимо, если хочешь оставить себе собственное имя. Иначе они заменят его другим. Они отберут твое настоящее имя, заменив его унизительным прозвищем. И это ты, им позволишь сделать! Ты хочешь иметь то имя, которое дали тебе при рождении? Или хочешь, новое, например: членосос. Педик. Ущербный. Фрик. И все вокруг вскоре позабудут, как тебя звали на самом деле, окружающие будут знать только твое прозвище, ярлык, из-за которого будут полагать, что безнаказанно могут уничтожать тебя день за днем.

Джонатан застыв в раскинутой позе на кровати, оценивал каждое сказанное Элом слово. Весомость мысли, преподнесенной в неприкрытой, натуральной форме. Без купюр, как говорится. Его возмущал и в то же время будоражил посыл старого друга, агрессивная форма, в которую обличена, правда.

Каждое слово — правда.

Призыв к действиям. Призыв к поиску справедливости.

До самых личностных глубин. Затрагивание главного, первостепенного. Самоуважения.

— Я хочу вернуть собственное имя. — произнес глухим шепотом Джонни, чувствуя как от волнения и надвигающейся истерики, дрожит подбородок. Дрожат губы. Дрожит все его естество, словно от нарастающей агонии.

— Дай им отпор.

— Я не смогу… У меня не хватит сил.

— Я помогу тебя. Я буду стоять за твоей спиной.

— Тебя здесь нет, в это самое время, когда ты мне необходим.

— Мы всегда одни, Джонни. Только мы сами и наша решимость.

— Мне страшно. Страшно, что эти ублюдки могут со мной сделать.

— Джонни, они практически победили, они почти, что убили тебя. Что еще нового они могут сотворить? Ты жмешься спиной в стену, тебе некуда бежать. Так позволь же им услышать твое имя!