– Ты его подвела.
– Нет, я его не подводила.
– Он ушел, и ты его забыла.
– Нет, я его не забыла.
Голос говорил ей ужасные вещи, заявлял, что она ничего не сделала, что она пустое место, что от нее нет никакого толку. Она рассказала ему о фотографиях и о документах, но голос продолжал забрасывать ее ужасными обвинениями:
– Вот опять. Всегда одно и то же. Я говорю, а ты не слушаешь.
– Но я слушаю. Я правда слушаю.
– Ты – пустое место. И ты ничего не делаешь.
Бет начала плакать, раскачиваться из стороны в сторону, биться головой о деревянную стену над койкой – все, что угодно, лишь бы заставить этот голос замолчать. Постепенно, по мере того как в каюту пробирался рассвет, голос затихал и наконец исчез, но боль осталась, и она отчаянно терла мокрое от слез лицо.
Она встала и начала перебирать бумаги Эдварда, пока не нашла нужные страницы. Она не пустое место. От нее есть толк! Она смотрела и смотрела на слова, запоминая их наизусть, снова и снова монотонно произнося вслух. Потом она принялась рыться в ящике со столовыми приборами и наконец нашла то, что искала. Нож и точильный камень. Она вспомнила картинку из детства, как отец сидел в кухне и говорил матери: «Женщины не понимают… – А потом она услышала звук, когда лезвием ножа проводят по серому камню так, что во все стороны летят искры. – Вот как нужно точить нож. Вот как нужно точить нож».
Фрида набрала в легкие побольше воздуха и только потом позвонила.
– Фрида? – отозвался Гарри.
– Похоже, ты сердишься.
– Ты это определила по одному-единственному слову?
– Но ты сердишься.
– С чего бы это, Фрида?
– Где ты сейчас?
– Где я? Возле Риджентс-парка, с клиентом.
– У тебя есть время?
– Когда?