День четвертый

22
18
20
22
24
26
28
30

Крышка люка отошла легко – внутри лежал мешок с трупом. Джесе уставился на него, почти готовый к тому, что тот сейчас зашевелится.

Сумасшествие какое-то!

А что он ожидал увидеть? Ожившую девушку? Чушь собачья, как говорит в таких случаях Марта. Может, он и придурок, но с адекватностью у него все в порядке.

– Они говорят, что она обитает на этом корабле, – прошептал Бин. – Что это неприкаянный дух. Что она приводит с собой других плохих духов. Они говорят, что она приносит несчастье и что это из-за нее мы застряли в море.

– Боже мой, все это чепуха!

Вопреки своим страхам, Джесе все же расстегнул змейку замка. В лицо ударил запах разложения. Лицо девушки обвисло и расплылось. Глаза стали белыми. Рот приоткрылся под действием трупного окоченения, обнажив ряд старомодных дешевых пломб в нижних коренных зубах. Он отступил в сторону, давая возможность посмотреть на нее Бину и мужчине из прачечной.

– Видите? Мертвая. Окончательно и бесповоротно, полностью morsdood[11].

Толстый мужчина скорчил испуганную гримасу и попятился. Бин – такой надежный и всегда уравновешенный Бин! – выглядел так, будто сейчас упадет в обморок от облегчения. Неужели все это время Джесе переоценивал его? Нет. Он просто был напуган. Черт возьми, да Джесе и сам изрядно перепугался.

Он застегнул змейку пластикового мешка, отпустил фиксаторы, удерживавшие крышку в открытом положении, и отступил, давая ей возможность упасть и захлопнуться.

– А теперь мы можем вернуться и просто…

Бух!

Хранитель секретов

Деви уставился на металлическую спинку кровати. Мадан и Ашгар обклеили стены над своими кроватями непристойными фотографиями, но его, когда он лежал на своей, ничего не отвлекало, кроме затертых контуров каких-то надписей: там было «Пошел ты…» в нескольких версиях, «Моника дает раком» и нацарапанный рисунок – похоже, полуголой девицы, прикипевшей к «феррари».

Он проспал три часа, когда вдруг проснулся в полной уверенности, что кто-то потряс его за плечо. После этого он то и дело погружался в дремотное состояние, пытаясь упорядочить свои мысли и вдыхая запах дыма, исходивший от валявшейся на полу прокуренной робы Мадана. День пролетел, а он так и не нашел возможности повторно проверить съемку с камер видеонаблюдения за прошлую ночь. Все время ушло на опрос членов группы одиночек и стюарда, который предположительно проверял эту каюту, а также на патрулирование главной палубы и палубы «Лидо». Он невыносимо устал от бесконечных жалоб на отсутствие горячей пищи, на нехватку информации, а чаще всего – на факт закрытия баров. По опыту Деви знал, что большинство пассажиров могли провести без еды и выпивки не более часа, после чего начинали плохо себя вести.

Несколько часов назад Рэм через Мадана передал Деви распоряжение отдохнуть. Его начальник бо́льшую часть дня провел на мостике, совещаясь с капитаном, и Деви пока еще не сообщил ему о том, что увидел на записи. Единственное, о чем он не упомянет, чего не включит в свой доклад, – это ладонь, маленькая ладонь, закрывшая объектив. Это было просто невозможно. Камеры были расположены высоко, под самым потолком. Это, должно быть, была игра света. Возможно, тень от проводов другой камеры. И еще он до сих пор не поговорил с той стюардессой, Алтеей Тразона.

Он закрыл глаза и потер руками лицо. Нужно привести себя в порядок и что-нибудь съесть, прежде чем возвращаться на дежурство. Ему нужна энергия и…

Дверь в каюту открылась, и Деви постарался не показывать охватившую его тревогу, когда он увидел, что в комнату вошел Рожелио.

Он сбросил ноги с койки и встал.

– Рожелио, тебе нельзя здесь оставаться! Ашгар или Мадан могут войти в любой момент.

– Их нет поблизости. Я проверял. – Рожелио переступил через шмотки Мадана на полу и всем телом прижался к Деви. – Я должен был тебя увидеть.