Четыре сезона

22
18
20
22
24
26
28
30

Забавно, но я не так давно вновь повстречался с Тузом Меррилом. Вот ведь как вышло: друзья мои мертвы, а Туз жив-здоров. Я видел, как он отъезжал с фабричной стоянки по окончании трехчасовой смены, когда в последний раз мы с ребятами навещали дедушку, то есть моего старика.

У него и сейчас был «форд», только не 1952-го, а 1977 года, с наклейкой РЕЙГАН/БУШ-1980 на заднем бампере. Он сильно располнел и полысел, его некогда красивое, с тонкими чертами лицо превратилось в упитанную харю. Он равнодушно скользнул по мне взглядом, не узнавая в тридцатидвухлетнем мужчине мальчишку, которому когда-то сломал нос.

Я решил понаблюдать за ним. «Форд» подкатил к замусоренной стоянке рядом с «Похмельным тигром», Меррил вылез из машины и, подтягивая на ходу брюки, заковылял к бару. Дальнейшее я вполне мог себе представить: вот он открывает дверь и под приветственные крики остальных завсегдатаев усаживается на табурет, который протирает ежедневно, кроме воскресений, по меньшей мере часа по три кряду с тех пор, как ему исполнился двадцать один год; вот залпом выпивает первую кружку…

Так вот ты каким стал, Туз, подумал я, трогаясь с места.

Слева, за фабрикой, виднелась Касл-Ривер, не такая широкая, как тогда, но и не такая грязная. Железнодорожного моста уже не было, а река осталась. Как и я сам.

Зимняя сказка

«Метод дыхания»

Питеру и Сьюзан Страуб

1. Клуб

Возможно, в этот снежный и ветреный вечер 23 декабря 197… года я оделся чуть быстрее, чем обычно. Подозреваю также, что и другие члены клуба сделали то же самое. В ненастные вечера в Нью-Йорке очень трудно поймать такси, и я заказал машину по телефону. Я сделал заказ в пять тридцать на восемь часов, и моя жена удивленно подняла брови, но ничего не сказала. Без четверти восемь я уже стоял под козырьком подъезда нашего дома на Восточной Пятьдесят восьмой улице, где мы жили с Эллен с 1946 года. В пять минут девятого такси еще не было, и я поймал себя на том, что в нетерпении мечусь вверх-вниз по ступенькам.

Машина приехала в десять минут девятого. Я влез в такси, довольный, что наконец укрылся от ветра, но в то же время злясь на водителя, как, по-видимому, он того заслуживал. Этот ветер, пришедший накануне вместе с фронтом холодного воздуха из Канады, свистел и завывал вокруг машины, заглушая шум водительского радио и раскачивая антенну. Большинство магазинов было еще открыто, однако на тротуарах почти не попадалось запоздалых покупателей. Те же, кто решился выбраться из дому, выглядели как-то неприкаянно или даже болезненно.

Весь день непогодилось, и теперь снова повалил снег – сначала тонкой завесой, а затем плотными вихревыми потоками, кружившимися впереди нас. Возвратясь домой, я наверняка буду вспоминать об этом сочетании снегопада, такси и Нью-Йорка с еще большим чувством дискомфорта. Впрочем, никто не знает заранее, что будет потом.

На углу Второй и Сороковой улиц над перекрестком, словно привидение, пролетел большой рождественский колокольчик из фольги.

– Жуткий вечер, – сказал водитель. – Завтра в морге окажется еще пара десятков трупов. Алкашей да нескольких грязных шлюх.

– Вполне возможно.

Таксист задумался.

– Ну что ж, это даже к лучшему, – сказал он наконец. – Меньше расходов на пособия, разве нет?

– Ваше рождественское милосердие, – ответил я, – просто поразительно.

Таксист задумался.

– Вы что, один из этих слюнявых либералов? – спросил он через некоторое время.