Ее в самом деле попросили освободить комнату, где она жила, когда я впервые встретился с ней. Она переехала в Вилледж, и это, как оказалось, было ей только на пользу. Она даже нашла какую-то работу. Слепая женщина с неплохим доходом наняла ее для легкой домашней работы, а также для чтения вслух произведений Джин Стрэттон Портер и Перл Бак[34]. Она жила на первом этаже в том же доме, что и мисс Стенсфилд. У мисс Стенсфилд появился тот цветущий вид, который свойствен здоровым женщинам на последних трех месяцах беременности. Но на ее лице лежала какая-то тень. Когда я разговаривал с ней, она отвечала мне с какой-то излишней медлительностью. Как-то раз, когда она не ответила вовсе, я поднял глаза и увидел, что она рассматривает фотографию в рамке на стене со странным, мечтательным выражением. Я почувствовал, как меня обдало холодом… и ее ответ, не имевший ничего общего с моим вопросом, нисколько не успокоил меня.
– У меня такое чувство, доктор, и иногда очень сильное, что я обречена.
Глупое, мелодраматическое слово! Однако, джентльмены, у меня был готов сорваться ответ:
Я сказал ей, что она не первая беременная женщина, у которой возникают подобные чувства. Они известны любому врачу, и их часто называют синдромом Долины теней. По-моему, я уже упоминал об этом, джентльмены.
Мисс Стенсфилд серьезно кивнула мне в ответ, и я вспоминаю, как молодо она выглядела в тот день и каким большим казался ее живот.
– Я знаю об этом, – сказала она. – Я испытываю эти ощущения, но они как бы отделены от того, другого чувства. Оно… как что-то неясно вырисовывающееся. Не могу описать это более точно. Это глупо, но я не могу от него избавиться.
– Вы должны попытаться, – сказал я. – Это же очень хорошо для…
Но она уже была далеко от меня. Она снова изучала фотографию.
– Кто это?
– Эмлин Маккэррон, – ответил я, стараясь перевести все в шутку. Но у меня получилось немного глуповато. – Перед Гражданской войной, совсем еще молодой.
– Нет, вас я узнала, конечно, – сказала она. – Женщина. Можно определить, что это женщина, по юбке и туфлям. Кто она?
– Ее имя – Гарриет Уайт, – промолвил я и подумал:
– А что говорит надпись на основании статуи? – спросила она, все еще находясь в каком-то оцепенении.
– Не знаю, – солгал я. – Я не очень силен в разговорной латыни.
В эту ночь мне приснился самый плохой сон в моей жизни. Я проснулся от ужаса, и если бы был женат, то напугал бы жену до смерти.
Во сне я открыл дверь своего кабинета и увидел Сандру Стенсфилд. На ней были коричневые туфли, красивое белое платье с коричневой каймой и чуть вышедшая из моды шляпка. Но шляпка находилась между ее грудей, потому что она держала голову в руках. Белое платье было запачкано кровью. Кровь хлестала из шеи и заливала потолок.
Ее удивительные карие глаза были широко раскрыты и смотрели на меня.
– Обречена, – сказала голова. – Обречена. Я обречена. Нет спасения без страдания. Это дешевое волшебство, но это все, что мы имеем.
Я закричал и проснулся.
Настал и прошел день, когда должен был подойти ее срок – 10 декабря. Я осмотрел ее 17 декабря и сказал, что ребенок, безусловно, родится в 1935-м, но скорее всего после Рождества. Мисс Стенсфилд восприняла эту новость с хорошим настроением. Казалось, она отбросила все мрачные предчувствия. Миссис Гиббс, слепая женщина, нанявшая мисс Стенсфилд, была ею очень довольна. Она даже рассказала своим друзьям о мужественной молодой вдове, которая, несмотря на все невзгоды и собственное затруднительное положение, не унывает и смело смотрит в будущее. Многие из друзей старой женщины выказали готовность взять мисс Стенсфилд на работу после рождения ребенка.