И у этих детей еще было счастливое детство. Тут речь не шла о сломанных ребрах. Вехтер закрыл документы. Было уже поздно, и от света настольной лампы слезились глаза. Если бы он завтра утром спросил, кто может рассказать истории о побоях и унижениях, и все при этом отвечали бы честно, сколько человек подняло бы руки? Каждый второй? Каждый третий? Что считается нормальным за закрытыми жалюзи?
Ханнес вернулся с папкой под мышкой.
– Скажи-ка, Ханнес, а тебя в детстве лупили?
– Как ты об этом узнал?
Папка выскользнула и упала на пол. Ошеломленный Ханнес уставился на Вехтера. Ого! Это наверняка не та тема, которую можно просто так обсуждать за письменным столом, как погоду.
– Я имел в виду… Извини. Это меня, конечно, не касается.
– Я был в католическом интернате.
– Мне очень жаль… – Вехтер отвел взгляд. – Я об этом не знал.
Ханнес кое-как собрал стопку старых документов и прижал их к груди.
– Да без проблем. Я пойду к шредеру, утилизирую эти бумаги.
– Давай.
Здесь не из кого веревки вить.
Кофе-машина снова понемногу начинала щебетать. Он подождал еще несколько минут и, сдавшись на сегодня, отправился вниз к кофейному автомату. На этаже не было слышно ничего, кроме жужжания кофейного автомата и треска шредера. Наверное, они с Ханнесом остались одни, может, не только на этаже, но и во всем здании.
За свое короткое детство он не получил ни одной затрещины, разве что от коровы Ирмгард, которая впечатала его копытом в стену коровника. Но это не считается. Упокой Господь ее стейки.
«Собственно…» – подумал он и бросил монету в один евро в кофейный автомат. Лязг металла о металл прозвучал необычайно громко.
«Собственно…» – подумал он и поставил свою чашку на липкую решетку.
«Собственно…» – подумал он, наблюдая, как в чашку льется кофе, а потом с бульканьем иссякает. Шредер ненадолго умолк, и в воцарившейся тишине было что-то бестактное.
Собственно, он должен быть счастливым человеком.
ebooksa