Джудит внимательно посмотрела на него. Вехтер отвечал на ее взгляд дольше обычного, пытаясь определить цвет ее глаз: зеленый, карий или янтарный? Он так и не смог решить. Веки были подведены карандашом, который больше подошел бы молодой девушке и казался на ее лице неуместным. Когда Вехтер осознал, что слишком долго не отводит взгляд, он прикрыл глаза. Потом снова посмотрел. Может, все-таки янтарный?
– Я вчера уже все рассказала вашей коллеге.
– Тем лучше, тогда много времени нам не понадобится. Мне бы хотелось узнать побольше о друзьях Розы Беннингхофф и ее семье. Вы ведь были очень близки, правда?
Уголок ее рта опустился, на лицо упала тень.
– Я не знаю, существовали ли люди, которые были ей близки.
– Кто вам приходит на ум? Вы, Лорен Баптист… кто еще? Мы нашли адресную книгу госпожи Беннингхофф, но нам хотелось бы узнать, кто из адресатов на самом деле играл некую роль в ее жизни, а кто нет.
– Вы переоцениваете мое значение. Я была всего лишь соседкой, с которой она могла мило поболтать.
– Вот как? Вы сказали госпоже Шустер, что виделись с убитой почти каждый день, обо всем говорили.
– Вы меня допрашиваете, господин Вехтер? – Ее глаза блеснули зеленым, они меняли цвет в искусственном освещении его кабинета, словно кольцо настроения[18].
– Нет-нет, я просто беседую с вами, не бойтесь. – Вехтер откинулся на спинку стула и сложил руки на животе. – Я просто хочу выяснить, с кем контактировала госпожа Беннингхофф. Друзья, родственники, враги… Имена какие-нибудь.
Джудит улыбнулась, тень с ее лица исчезла.
– Я ничего не боюсь. Но и имен, кроме тех, что я вам назвала, больше не знаю.
Она сидела на стуле, выпрямив спину, и не сводила с него глаз. От этого у Вехтера складывалось впечатление, что он находится на экзамене. Он только не мог определить, сдал его или провалился.
– Кто к ней приходил? Кроме вас и Баптиста?
– Я не помню, чтобы к ней приходили гости. Она жила очень уединенно и была рада этому покою. Я не знаю ни одного человека, которому требовалось бы столько покоя.
И, сколько бы он ни обхаживал Джудит Герольд, комиссар все равно не мог заставить ее рассказать о личной жизни Розы Беннингхофф. Если она и знала какие-то подробности, она прятала их, как наседка прячет яйца.
– Возможно, госпожа Шустер вас уже об этом спрашивала, да и я тоже, но я задам вам этот вопрос еще раз: у госпожи Беннингхофф были враги?
– Я думаю, нет, едва ли кто-то мог сблизиться с ней настолько, чтобы стать ее врагом.
«Но у кого-то это отлично получилось», – подумал Вехтер. Убийство – это ведь ультимативный акт враждебности. Этот человек был близок, слишком близок.
– У нее не было даже друзей. Кроме меня, если можно так сказать. Она с собственным братом не разговаривала.