Ханнес все еще искал бутербродную коробку, а названное им имя уже грозило всем неприятностями. По лицам коллег можно было понять, что это последнее слово, которое они хотели бы сейчас услышать.
– Слушай, Ханнес, отвлекись от него на минутку, – произнес Вехтер, спасая картофелину, утопающую в море соуса.
– На минутку отвлекаются слабаки. Кроме того, я вас так редко вижу всех вместе. – Ханнес разломил ломтик хлеба надвое. – Итак, Баптист. Я хочу поехать во Франкфурт и снова поговорить там с людьми.
Он еще только высказывал эту идею, а она звучала уже не слишком хорошо, прямо как «мания преследования». Но взять свои слова обратно Ханнес не мог.
– Ханнес, ты мне нужен здесь, – произнес Вехтер, не сводя с него глаз. – У нас слишком мало людей и слишком много беготни. Коллеги во Франкфурте все проверят. Назови мне хоть один хороший повод, почему ты вопреки всему должен туда поехать.
Ханнесу нужно было следить за тем, что он говорит. Элли и Хранитель Молчания не знали о вмешательстве Целлера. И не должны были об этом знать. Не потому, что они станут осторожничать. Расследование началось, но стояло на ручном тормозе. При других обстоятельствах они в первый же день провели бы обыск на вилле Баптиста, в его кабинете, в его апартаментах во Франкфурте. С любым другим подозреваемым они поступили бы точно так же. И у них был бы ордер на арест этого мальчика. Отцу не разрешили бы забрать сына из больницы. У них был бы соответствующий персонал и техника – все возможности разрушить этот кокон молчания. Если бы они сразу взяли Оливера под стражу! А теперь, с каждым днем, проведенным в родительском доме, он становился все сильнее. Требовалось время, чтобы наверстать отставание пока еще по горячим следам. Как Ханнесу сформулировать все эти соображения, чтобы они не напоминали жалобу: «Мама, а Баптист мне язык показал»?
– Мы можем подумать вместе? – спросил Вехтер.
Ханнес решил опираться на железные факты:
– Во-первых, мотив. Баптист – бывший сожитель этой дамы. Что, если расставание не было таким уж полюбовным? Может, он затаил на нее злость? Баптист не кажется человеком, который прощает обиды.
Ханнес сунул в рот ложку чечевичного салата. Оливковое масло, эстрагон, щепотка розмарина.
– М-м-м, на вкус еще лучше вчерашнего. Хорошо пропитался. Итак, во-вторых: поведение во время расследования. Баптист ведет себя на допросе так, будто совершенно не заинтересован в том, чтобы это убийство раскрыли, оказывает давление на руководство и выгораживает сына…
– В-третьих: у него алиби. – Элли сунула в рот картофелину, поморщилась и отодвинула тарелку от себя. – Его деловые партнеры подтвердят встречи и совместный ужин.
– Это алиби сокращается до сказанного и написанного одним человеком, и именно его я и хочу рассмотреть под микроскопом. Хочешь попробовать?
Элли сунула вилку в его судок, не успел он и глазом моргнуть.
– В-четвертых: кто-то здорово избил его сынка. Если это сделал не отец, то кто? Мы ищем какого-то незнакомца? Маловероятно. Самая большая опасность для детей исходит от собственных родителей.
– Ты еще руководствуешься категориями «во-первых», «во-вторых», «в-третьих»? – спросила Элли с набитым ртом. – Или ты все же развяжешь ленту, которой стянуты твои мысли, и пусть она трепещет на ветру?
– Это структура, моя дорогая. Это структура.
Его ложка стукнулась о металл. Три чужие вилки накинулись на его обед. Ханнес со вздохом пододвинул лоток к центру стола. В кабинете у него еще были сладкие хлебцы.
– От такого алиби попахивает, от амнезии мальчика попахивает, да вся семья Баптистов воняет на весь свет.
Вехтер бросил салфетку на стол и спросил:
ebooksa