– И следы когтей на плечах мертвецов. И запах гнилого мяса. И рисунки на стенах. Мы так и не узнали, что это. Криминалисты сфотографировали каждый сантиметр здания, где мы с Хименесом нашли тела. Я тогда на стены внимания не обратил, но потом видел снимки. Сейчас все исчезло. Солнце. Ветер. Почти сорок лет прошло. Все давно стерлось.
У Кайла похолодел лоб, и голос внезапно сделался высоким. У Дэна напряглись плечи.
– Рисунки? Именно рисунки – не символы?
Левин упоминал только об оккультных и сатанинских символах, намалеванных на стенах храма. А единственные фотографии с места преступления появились лишь в третьем издании «Судных дней», и там были только аэросъемка шахты, кровавые пятна на полу храма, тела, сваленные у забора, и худое бородатое лица брата Белиала, виднеющееся из полицейской машины, – весь материал снял какой-то предприимчивый журналист в ночь после убийств.
– Хиппи рисовали какую-то хрень без кожи. Суда не было, так что фотографии должны храниться в полицейском архиве. Мне бы не хотелось снова их увидеть. Очень жуткие они были. Пресса целый год завывала, что это сатанинский ритуал. С человеческими жертвами. Народ до сих пор в это верит. – Конвей подмигнул. – Но я так смекаю, что некоторые говнюки вовремя сумели отсюда смыться. Белиал, Молох и Ваал, конечно, кого-то убили. Но не только они одни. Нет, сэр. Кто-то еще из этих шлепнутых постарался. Пустил в ход зубы, а потом сделал ноги. Тут все сошли с ума задолго до того, как мы появились.
Дэн посмотрел в пустыню, от которой не могли отвести глаз Конвей и Кайл. Все вместе они почувствовали, как вечерняя прохлада иголочками покалывает их обожженные солнцем руки и лица.
После прощания с Конвеем лихорадочные метания Кайла между верой и неверием переросли в панику. Музыка только ускоряла мысли, а ему сейчас надо было, наоборот, притормозить. Его тошнило из-за того, что он слишком много курил весь день, мучило обезвоживание, кружилась голова. Хотелось просто прилечь на стол.
Это было невозможно. Невозможно, чтобы сущности входили в Последний Собор и Храм Судных дней. Но вот же они. На стенах в Нормандии, в Лондоне, в том числе в его собственной квартире, а теперь еще и в медной шахте в Аризоне. Кайл закрыл глаза и попытался дышать спокойнее. Он отчаянно мечтал об ответах на два вопроса: какого хрена происходит? И не грозит ли опасность теперь ему самому и Дэну?
– Эй, так тебе ничего не достанется.
Кайл поднял глаза от стола:
– Что? – и снова оглядел бар.
Его освещали приглушенные оранжевые лампы, упрятанные в плотные абажуры, отчего все вокруг приобрело оттенок пива на свету. На обитых деревом стенах теснились флаги спортивных команд, фотографии и бейсбольные карточки. Вспыхивал музыкальный автомат. Флуоресцентная лампа висела над бильярдным столом в углу.
Губы и подбородок Дэна лоснились от жирных куриных крылышек, которые он ел из недавно принесенной большой корзины. От глотка разливного «Сэмюэля Адамса» у него заслезились глаза.
– Блин, ну он и холодный. Прям рука к стакану примерзла. – Дэн посмотрел на потолок и улыбнулся. – Джордж Торогуд и «Дестройерс». С колледжа их не слышал. А до этого играли «Джорджиа Сэтеллайтс». Да уж, дома такого не бывает. Так, а это у нас что… а! «Дом, милый дом», это же «Мотли Крю»!
Кайл натянуто улыбнулся. Дэн никогда раньше не бывал в западной части Штатов – только в Нью-Йорке. Друга радовало вокруг все: дорожные знаки, еда, мотель, автомобили, реклама, моллы, фонари, здания, горы. А еще он раньше не видел пустыни. И теперь вел себя как переволновавшийся ребенок.
– Думаю, сегодня ты будешь спать нормально.
– Надеюсь. Сейчас только еще поем. Салат будешь?
Миска «цезаря» с техасскими тостами заняла полстола. Туда, наверное, положили килограмм бекона и два пучка салата с человеческую голову каждый. Кайл толкнул салат к Дэну.