В то далекое теплое лето

– Раз, два, три…

– Семь, – опередил он ее. – Я всегда кидаю до семи. Только у нас это называется «запускать жабок»… Ты не ответила…

– Точно, семь, – подтвердила Наташа и перевела взгляд на Андрея. – Нравиться и любить – разные вещи. На сердце можно полагаться, только когда любишь, иначе ты его просто не услышишь.

Она не дала ему задать следующий вопрос.

– Знаешь, Андрей, а ведь Карецкий до сих пор любит графиню и говорит, что будет любить ее всю жизнь. Неужели так бывает?

– Наверно, бывает.

– А ты бы смог любить вечно ту, которая тебя предала?

– Не знаю, сердцу не прикажешь.

– Да, сердцу не прикажешь, и все же я никак не могу понять Елену, почему она в конце концов пошла под венец с Евгением, а не с ним? Что заставило ее изменить свой выбор? Я не думаю, чтобы Голотвина испугалась досужей молвы или последствий родительского гнева. Гордой и независимой натуре не страшны пересуды, а пикантные романтические истории про побег и тайное венчание, наоборот, только вызвали бы к ней еще больший интерес, придали бы ей шарму. Тем более, я сильно сомневаюсь, чтобы Алексей позволил кому-то распускать сплетни о его жене. Что касается родителей, она у них единственная дочь, и отец вряд ли лишил ее наследства.

Андрей криво усмехнулся.

– Ты забываешь, Наташ, что у Снегурочки не только взгляд морозный, но и сердце – кусочек льда. Если чуть-чуть отогреть, плохо ей придется, растает Снегурка. Такие люди не могут просто любить, у них все по расчету. Помнишь, Марго как-то сказала, что главное в жизни – это имя и кровь. У Карецкого не было ни того, ни другого. Сын князя никогда не носил имени своего отца, да и голубая благородная кровь в его жилах была наполовину разбавленная. Ты вот говоришь, Елене были не страшны пересуды, но их с Карецким история могла приобрести неслыханную скандальную огласку. И наверняка среди окружения Голотвиных нашлись бы и те, кто просто-напросто отвернулся бы от графини, навсегда закрыл для нее двери своих домов. А для светской дамы положение в обществе играет не последнюю роль. Ну и ради чего все это? Зачем молодой, красивой женщине такие проблемы?

– Нет, Андрей, ты ошибаешься, Елена любила Алексея. Помнишь, я тебе рассказывала свой сон, так вот, я теперь поняла: там, в церкви, она ждала Карецкого, очень ждала.

– Но ты говорила, что Голотвина боялась чего-то или кого-то?

– Она боялась не его, а своих чувств. Я не отрицаю: трезвый ум, холодное сердце, давление со стороны родителей, безусловно, сыграли какую-то роль в ее выборе. И все же, мне кажется, было что-то еще, заставившее Елену вот так, ни с того, ни с сего, отречься от своего любимого и своей любви. Я почему-то просто уверена в этом…

– Не буду с тобой спорить, может быть, и на самом деле была еще какая-то причина, но, к сожалению, мы никогда этого не узнаем, как, по-видимому, не узнал и Карецкий… Если, конечно, тебе вновь что-нибудь не приснится…

– Что невеселый такой, Никита?

– Да с чего радоваться-то? – уныло ответил он, пряча глаза.

Наташа с удивлением посмотрела на него:

– Ой ли? Не узнаю я что-то сегодня тебя. Ты, часом, не заболел? Или, может, с атаманом повздорил?

– По мне, лучше бы и повздорил… Не могу я больше так, что хошь со мной делай, а не могу. Раньше девки по мне сохли, а теперь, видно, моя очередь пришла. Сколько раз себе твердил: «Ну, куда ты лезешь, холоп безродный!» – а как увижу тебя, опять голова кругом идет. Правда мужики наши меж собой шепчут: ведьма. Ты и есть ведьма, связался атаман с чертякой.