В то далекое теплое лето

22
18
20
22
24
26
28
30

– А она тебя?!

Ответить он не успел.

– Алексей! – крик отчаяния, вырвавшийся из самого сердца, разорвал тишину. – Подожди, не надо!!! – Стряхнув наваждение, Наташа метнулась к нему, но не успела. Карецкий выстрелил в упор, не целясь.

– Никита!!!

Черноглазый красавец, ахнув, грузно осел в слегка примятую траву.

– Никита! – Наталья опустилась рядом с ним, затормошила, затрясла, пытаясь поймать угасающий взгляд. – Никита! – Из уголка губ, которые только что целовали ее, пробежала узенькой ленточкой алая кровь.

– Оставь его, он мертв, – пряча пистолет, бросил Карецкий.

Сатана попятился, всхрапывая и прядя ушами. Скосив умный лиловый глаз на застывшую девчонку, конь переминался с ноги на ногу, чувствуя всем своим лошадиным нутром, что между дорогими его сердцу людьми случилось что-то непоправимое.

Для Натальи мир окрасился серым. Никита, ее верный Никита, единственный человек, которому она была нужна и дорога, действительно был мертв. Алексей не знал ни жалости, ни промаха. Где-то над ее головой все так же весело щебетали лесные птахи, жизнь продолжалась, но продолжалась уже без Никиты.

Наталья щелчком отбросила с неподвижной руки чересчур шустрого муравья, решительно выдернула из-за пояса Никиты пистолет и, ощутив холод отполированной рукояти, взвела курок.

Карецкий не сдвинулся с места. Он стоял, похлопывая себя узким хлыстом по голенищу, и хладнокровно смотрел на нее.

– Неужели убьешь? Ну, давай, – подбодрил он девушку, усмехаясь той самой усмешкой, что в народе зовется оскалом. Сильный матерый хищник, изготовившийся к решающему прыжку. Волк-одиночка, потерявший семью и ставший от этого в несколько раз опасней.

Но Наташке сам черт был не страшен:

– Убью! – сказала она и… не смогла. Чиркнув по шершавому стволу векового дуба, пуля ушла в сторону. В ту же секунду хлыст, со свистом вспарывая воздух, обжег ей пальцы, выбивая оружие из рук. Девушка вскрикнула, волна боли вперемешку с горем, окатила рассудок и дала волю долгожданным слезам.

– За что?! За что ты так с ним? – всхлипывая, пыталась понять она.

Утешать атаман не стал.

– Мне нужны ватажники, отчаянные головорезы, для которых мое слово – закон, а не влюбленные юнцы, способные ослушаться и поступить так, как велит им сердце, – жестко отрезал Алексей. – Влюбленный разбойник – уже не разбойник. Да и смерть в минуты подлинного счастья – это еще не самое худшее, что есть в нашей жизни. Безответная любовь подчас бьет сильней, но тоже наверняка. И кто же из нас, скажи, после этого милосердней: ты, которая, заведомо зная о безысходности ваших чувств, обрекала его на мучительные страдания, или я, разом прекративший их?

– Значит, ты считаешь, что я не могу любить того, кого захочу?

– Когда любишь, Natalie, ты отдаешь любимому не только свое тело, но и душу, а твоя душа с самой первой нашей встречи принадлежит мне, и я не собираюсь ее ни возвращать, ни, тем более, с кем-то делить…

– Что?! – разверзнись небеса, это удивило бы ее намного меньше, нежели услышанное, но остановиться было уже невозможно. – Я не помню, когда и зачем отдала тебе свою душу, может, все так оно и было, как ты говоришь, не спорю, но теперь я знаю только одно – я ненавижу тебя, Карецкий, и не хочу, чтобы ты вмешивался в мою жизнь! – выпалила Наталья. – Ты слышишь, я не хочу жить в двух мирах, мне достаточно моего, а плох он или хорош, не тебе решать. Я возвращаюсь в свое время, туда, где тебя нет и никогда не было, где ты всего лишь призрак. Я…