В то далекое теплое лето

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ух ты, какой тяжелый, – вцепилась в гладкую рукоять Наталья.

– А ты думала, – сверкнул белозубой улыбкой парень. – Смотри, для начала взводишь курок. Вот так.

Широкая ладонь накрыла и слегка сжала ее пальцы, отводя назад тугую собачку курка.

– Прицеливаешься…

– А куда целиться? – осведомилась Наталья, оглядываясь в поисках мишени.

– Да куда хочешь. Вон видишь те шишки на дереве…

– Где?

– Вверху, справа от тебя, – Никита приобнял ее за плечи, указывая направление.

– Ага, теперь вижу. Только мне ни в жизнь в них, наверное, не попасть.

– Ну, это мы еще посмотрим. Вытягивай вперед руку. Запомни, Наталка, рука должна быть твердой и не дрожать. – Щеки коснулись жесткие кудри. Поддерживая ее за локоть, Никита продолжал давать наставления: – Прицелилась, так, а теперь не спеша, плавно жми вот сюда.

От грохота выстрела заложило барабанные перепонки, Наталью отбросило назад, прямо в объятия черноглазого разбойника.

– Попала? – не слыша собственного голоса, прокричала она, оборачиваясь.

– Конечно, – заверил ее Никита. – Вон, смотри. – Он нагнулся и поднял с земли две молоденькие зеленые шишки. – Держи-ка, ишь, какая глазастая, аккурат в ветку попала, а говорила – ни в жизнь…

– Это я, наверное, с перепугу, – призналась Наталья, разглядывая свой трофей. – В школе, на военной подготовке, я даже в «молоко» попасть не могла, а в институте чуть военрука не подстрелила, представляешь, пока он рядом стоял… – Девушка осеклась, видя недоумение на лице парня. – Так я возьму их на память, ладно?

– Чудная ты, Наталка. Ну, коли на память, тогда уж бери, – шутливо усмехнулся Никита. – Только знаешь что, давай пополам: одну мне, другую тебе.

– А тебе-то зачем? – удивилась она. – Или вместо медальона на шею повесишь?

– Почему бы и нет, вот здесь только дырочку сделаю, да и буду носить, тебя вспоминать.

– Смотри не испачкайся, смола липкая, – рассмеялась девушка, протягивая ему шишку. – Никита, а почему ты стал разбойником? Неужели из-за денег?

– Не, Наталка, деньги тут ни при чем, разве ж можно ради них душу свою бессмертную губить?

– А из-за чего можно?