Старик перепугался.
– Ничего. Ничего. Только мне показалось… Может…
– Ну что, что?
– Мы… мычит кто-то в вашем кабинете. Или стонет.
Я расхохотался:
– Что за чепуха?! Никого там нет!
Но Тимофей мой заупрямился:
– Как же нет, – говорит, – я весь вечер прислушивался. Мычит, сильно мычит. А может, вроде как стонет… Вот уж час тому пошел. Кто бы это мог быть?
– Да говорю же тебе – никого! – Рассердившись, я отослал Тимофея и открыл дверь кабинета.
Подумал, что глуховатый старик перепутал стон с кошачьим мяуканьем. У нас по соседству весьма отчаянное животное есть у госпожи Лемшиной – кот Маркиз. Однажды мы с камердинером уже ловили как-то этого бузотера на нашем карнизе…
Войдя в темную комнату, я зажег лампу на столе и огляделся.
Первым делом заметил, что ткань, в которую барышник завертывал для меня картину, сползла и валяется на полу. Я страшно удивился и рассердился.
В моем доме строгих правил не много, но те, что есть, выполняются неукоснительно. И главное из них: вещи в моем кабинете никому без моего разрешения трогать не полагается.
Я отлично помнил, что не снимал покрывала с картины. Следовательно, это сделал кто-то другой. Не могло же оно само развязаться и упасть! Впрочем, подумав, я засомневался, так ли мне все помнилось, как на самом деле было? Я взглянул на картину.
Из глубины бедно обставленной комнаты, с постели у окна, на меня смотрела на редкость красивая девушка. Опираясь тонкой рукой на постель, а другую свесив бессильно к полу, она лежала и глядела беспомощно перед собой. Во взгляде ее отражалось сильнейшее волнение, страдание и мука…
Снова, как перед тем в лавке барышника, при виде ее лица меня охватило безумное сожаление. Настоящее сострадание, если только когда-нибудь человек испытывал его, ни с чем больше не перепутаешь: оно похоже на боль, физическую боль. Это чувство схватывает изнутри, бесцеремонно и резко, словно судорога. Давеча я ощутил эту боль сочувствия к несчастной девушке. Сладкое, гибельное сочувствие: красота изображенной на портрете девушки поневоле притягивала взгляд.
Я смотрел в ее сумрачные глаза и видел, что она умирает. Юная, красивая, полная жизни и любви, с яростной надеждой смотрит вперед, но впереди – только гибель, только смерть. Почему? За что?!
Не в силах удержаться от жалости, я протянул руку и погладил картину.
Внезапно комнату захлестнула темнота: лампа погасла ни с того ни с сего. Я почувствовал рядом с собой чье-то горячее дыхание. Хриплый, измученный голос простонал: «Помоги! Помоги мне!»
Не знаю как, но я увидел в темноте перед собой ее глаза. Черные, сияющие от слез. Она умоляюще глядела из тьмы. Совершенно живая! Холодной влажной рукой она коснулась моего лица и потянула к себе… В ужасе я сделал шаг, ноги мои подогнулись, голова закружилась, и больше я ничего не помню о той ночи.