Человечек отчаянно махал руками и кривил лицо. Выглядел он столь фантастично и дико, что гимназисты не удержались от хохота. Взрыв смеха остановил всю улицу: прохожие замирали как вкопанные, вытягивая шеи и крутя головами, чтобы разглядеть – отчего же смеются. А человечек, чье появление вызвало столько неуместной радости, мучимый душевной болью, подбежал к смеющимся мальчишкам и, запинаясь, обратился к ним:
– Господа, господа! Я прошу вас… С какою же… целью вам… Нет, право, для чего?! Ведь это не нужно! Нехорошо, господа, право!
Аркаша первым перестал смеяться. Сделав знак товарищам остановиться, он сказал долговязому и тощему человеку, которым был, несомненно, сам часовщик, немец Краузе:
– Помилуйте, мы ничего дурного не хотели. Я вас прошу нас извинить. Право же, мы поступили ребячески, но это всего лишь шутка. Позвольте вам выразить… Я бы очень хотел познакомиться с вашей дочерью. Ведь это ничего, что мы без рекомендаций? Я – сын полицмейстера, Аркадий Баранов. А это – мои друзья. Мы все учимся в гимназии, старшеклассники. Мы всего лишь хотели дочь вашу пригласить с нами на каток. Ведь это можно? Ведь это ничего?
– Скажите, это ж с нее художник Брунов… фигуристку ваял, ведь правда же? – серьезно спросил Лева.
Тощий Краузе раскрыл было рот: он был как будто потрясен или даже пришиблен какой-то идеей и от сильного волнения начал заикаться. Сдвинув свой грозный окуляр на лоб и сделавшись, таким образом, еще нелепее, он прошептал:
– Но разве вы не знаете, господа?.. Ах, ну да! Да, это с нее, с моей Софьюшки, статую Брунов резал. Он ведь наш близкий родственник, по жене, знаете ли… Жена умерла два года назад… Но, понимаете ли…
– Ну пожалуйста, не будьте жестоки: позвольте пригласить вашу дочь на каток! Мы хотели бы вживую увидеть ее. Как пример всем нам. Ведь она, конечно же, прекрасная фигуристка! – обаятельно улыбаясь, настаивал Аркадий. За ним принялись просить и Лева, и Кисель, и остальные. Гимназисты захватили Краузе в кольцо и начали хором шумно канючить:
– Пожалуйста, пожалуйста. На каток! Всего лишь покататься… ПОЖАЛУЙСТА!!!
– Да что вы, голубчики! – пискляво воскликнул Краузе. – Софьюшка моя – инвалид. У нее с детства ножки не ходят. Родовая травма, знаете ли…
– Что-что? – переспросил Аркаша, расслышав наконец лепет жалкого человечка. – То есть как это?! А… скульптура? Ведь не как-нибудь, а в виде фигуристки?!
– Ну, это уж так Брунов вообразил… Художники, они, знаете ли, господа… А Софьюшка, она, конечно, мечтала… Сил нет, господа, как мечтала… Если бы она могла! На коньках, на лед… Это так красиво!
– Инвалид! – повторил самому себе Аркаша. – Безногая?! – уточнил он у Краузе. Тон его вдруг резко переменился.
Краузе, удивленный, неуверенно качнулся в сторону.
– Да нет… Как же?! Просто ножки… сухие… не ходят совсем.
Аркаша сердито глянул: бледное лицо девушки еще виднелось из-за занавески. Она напряженно наблюдала за тем, что происходит на улице.
– Значит, инвалидка, – снова повторил Аркаша. – Жаль!
И вдруг захохотал громовым голосом. Как театральный трагик на подмостках провинциального театра. Раскатистые, оглушительные его «ха-ха» взрывообразно сыпались на голову несчастного немца, словно чугунные ядра.
Вслед за Аркашей принялись хохотать и остальные; подсмеиваясь, вторил им тоненьким голоском Валька Воробьев, не очень-то понимая, почему его старшие приятели смеются.
Краузе съежился; ему показалось, что над ним хохочет вся улица. Он попятился прочь. Заметив это его трусливое движение, Валька, сам не зная для чего, взял да и запустил в Краузе снежком.