Логово снов

Он не сразу осознал, что что-то едет на поезде вместе с ним. Зловещее спокойствие сгустилось вокруг. Совсем как на войне, когда выворачиваешь из-за угла траншеи, и на тебе – немецкий солдат. Таращитесь с ним друг на друга пару мгновений – никто, естественно, не знает, что делать. Чонси тогда накинулся на него с кулаками и молотил, молотил, пока вместо лица у него не осталась какая-то каша, как в уроненном о мостовую арбузе. Потом, конечно, обшарил все карманы – трясущимися пальцами. Нашел фотографию этого же мальчишки – c мамой и собакой с ужасно симпатичной мордой.

Проглотив страх, Чонси медленно повернулся в сторону фигуры. Это оказался совсем не немецкий солдат и даже не один из тех злосчастных голодных духов. Женщина. В платье с высоким воротом, какие носили когда-то давно, и под вуалью.

– П-пожалуйста… пожалуйста, помогите мне, – едва выдавил Чонси и с трудом признал голос за собственный.

– Этот мир разобьет тебе сердце. Останься со мной, тут, во сне.

Женщина встала с места, и Чонси разглядел пятна крови, цветущие по переду ее платья. Ее давно мумифицированные руки вцепились ему в лицо. Ногти были остры… Сквозь тонкую сетку вуали Чонси видел темные глаза в обтянутом кожей черепе. Рот обнажил двойной ряд треугольных зубов.

– Какой славный сон мы тут с тобой строим. Надо, чтобы сон продолжался. Жизни в тебе маловато, но все еще есть. Нам подойдет. Надо продолжать строить… Ты нужен сну.

Чонси кричал, но крик сдавило в слабый, дрожащий шепот.

– Пожалуйста… Пожалуйста, дайте мне проснуться.

– Ты обещал. Нарушать свое слово – бесчестно.

– Я не понимал…

– Тогда я покажу тебе мир во всем его ужасе.

Поезд исчез, распался. На смену ему вернулось поле битвы – разорванные на куски солдаты, грязь пополам с кровью летит во все стороны, c неба падают слезы убийственного света. Но на сей раз посреди всего этого лежал Чонси – на столе, без ног, без рук. А вокруг повсюду люди скакали в ночь с горящими крестами наперевес. И другие люди в ослеплении своем плескались в ваннах, до краев полных деньгами с Уолл-стрит, а еще другие долбили скованную морозом землю в поисках пропитания. И рабов продавали на аукционах, и голодающие племена уходили прочь от своих домов, и ведьмы падали под градом камней. А человек с серым лицом в оперенном пальто и цилиндре все хохотал и хохотал.

– Есть хотим!

Друзья-солдаты лезли ему в живот с вилками и ножами, а он кричал, кричал…

– Довольно! – кричал он.

Кошмар растворился. Чонси снова был на станции. Слепящие тени сгрудились в тоннеле, ждали, смотрели…

– Эта земля так полна снов. Я чувствую всю вашу тоску, все ваши желания. Так много желаний. Посмотри этот сон со мной… – сказала женщина.

– Д-да… – сумел выговорить Чонси.

Она подняла вуаль, и красота ее была сущий ужас, лик мстительного ангела. Ее смертельный рот воспарил над ним, просверкнул металл, боль вонзилась Чонси в грудь. Затем ее губы накрыли его, и ее сон хлынул в него, пробиваясь в вены, так что все тело принялось корчиться – вымывая из разума волю к борьбе. Она вдыхала свой сон ему в легкие, пока сны их не стали одним, и кроме него, он больше ничего не видел, не мог видеть, и так теперь будет всегда.

– Мало, – сказала женщина, когда вся станция озарилась. – Нужно еще.