Логово снов

– Как ты это сделала? – спросил пораженный Генри.

Но Вай-Мэй уже собирала пригоршню камушков, которые сжала в кулачке с выражением свирепой сосредоточенности на лице. В раскрывшейся мгновение спустя ладони очутилась чашка чаю.

– За твоего друга, – сказала она, и Лин поставила приношение на подстилку из полевых цветов.

– У меня нет картинки с Джорджем, – сказала она. – А картинка нужна!

Вай-Мэй протянула ей прутик.

– Рисуй.

Лин сделала, как ей сказали. На земле получилась схематичная физиономия: кружок, два штриха вместо глаз, палочка-нос и палочка-рот. Она подняла глаза на Вай-Мэй.

– Ты знаешь, что делать, – сказала та и подвела руки Лин к лицу на земле.

Лин покачала головой.

– Вряд ли я смогу.

– Сможешь, – заверила ее подруга.

Лин закрыла глаза и попробовала представить лицо Джорджа, но смогла увидеть только призрачное, из последнего сна. Она вдохнула поглубже и увидела другое: Джордж, каким она знала его всегда. Тощий, быстрый как заяц, на губах полуулыбка, брови задраны вверх, будто он все время чему-то удивляется. Это его глупое хрюканье… Всякий раз, как открывалась дверь «Чайного дома», от устремлял на нее полный надежды взгляд, словно туда мог войти кто-то с его, Джорджа, радужным будущим в охапке.

В кончиках пальцев у нее загудело. Будто искры разбежались по всей коже и прямо вверх, в шею, так что в голове вдруг стало легко и пусто, как в воздушном шарике. А потом глубоко внутри что-то завибрировало, как если б какая-то ее часть стала единым целым с миром сновидений, и все ее молекулы потоком понеслись вписывать в него нечто, до сих пор ненаписанное. Земля пошла трещинами.

Лин открыла глаза; ее слегка подташнивало, и голова кружилась. Там, где только что был ее грубый набросок, к солнцу тянулся побег, изжелта-зеленый от новой юной жизни. Из белых почек уже рвались наружу крошечные алые бутоны. Свет играл отблесками на его новехоньких усиках. Такой смешной и такой совершенный! Это была самая суть Джорджа: что-то вечно на грани рождения, что-то, не готовое умереть. Она отвернулась, чтобы остальные не увидели ее слез.

– Я сделала это, – прошептала Лин, и она не знала, что за слезы текут по ее щекам: горя по умершему другу или виноватой радости от сознания своей новой силы.

Мимолетная молния озарила пейзаж. Верхушки деревьев утратили форму и цвет, словно стертые рассерженным ребенком. На мгновение воющий насекомый хор пронзил тишину, но лишь на мгновение. Вай-Мэй произнесла молитву над символической могилой Джорджа. Лин собрала пригоршню алых цветков и положила рядом с деревцем.

– За Джорджа. Пусть все его сны теперь будут только счастливыми.

Генри посмотрел на Луи, и они вдвоем затянули веселую песню, словно шли за гробом по Бурбон-стрит, где печаль уступает дорогу радостной памяти о прожитой жизни. Небо снов у них над головой окрасилось золотом.

– Когда я умру, надеюсь, кто-нибудь помянет меня так же хорошо, – тихо сказала Вай-Мэй.

Маленькая стая белых цапель неподалеку снялась и взлетела, выкликая что-то сияющим розовым облакам.