Я задумался. Возможно ли такое? Мог ли мой сын выбросить на ветер свою жизнь ради места в истории?
– Возможно также, – продолжал Дуглас, – что он винит себя в чем-то другом и так наказывает себя.
– В чем же? – спросила Фрэн.
– Как знать? – ответил ей Дуглас. – Может, разбил сердце какой-нибудь девушке. Может, сбил пешехода и не стал дожидаться полиции. Я сделал запрос на психиатрическую экспертизу. Обвинение возражает, но в делах такого рода психиатрическая экспертиза довольна обычна.
Сидя рядом со мной, Фрэн рвала на полоски салфетку.
– Если этот Карлос Пека был под наблюдением Секретной службы, – спросила она, – как он проник в Ройс-холл?
– Вам нужна версия заговора? – сказал Мюррей.
– Нет.
– Человеческий фактор, – объяснил Дуглас. – Судя по списку посетителей, Пека записался Карлосом Фуэнтесом. У него было поддельное удостоверение. В зале тысяча восемьсот мест. Сигрэм не числился среди политиков, которым угрожал Карлос. Он просочился, вот и все.
– Однако Секретная служба о нем не упоминала, – заметил я, – поскольку это вышло бы для них неловко. Убийца был в списке «не пропускать», а его пустили.
Дуглас доел морковные палочки, застегнул пакетик, убрал его и закрыл портфель.
– Теории хороши, – заключил он, – но факт остается фактом: ваш сын взят с орудием убийства в руках.
Я покачал головой. У меня в портфеле лежали документы в хронологическом порядке. Списки, карточки, фотографии и DVD.
– Если ваша ЭКГ дает картину сердечного приступа, – начал я, – это не значит, что у вас больное сердце. Существует полдюжины трудно диагностируемых заболеваний, которые можно перепутать с сердечным приступом. Я имею в виду, что учитывать надо все симптомы, а не выбирать один.
Сняв очки, я потер глаза. А когда открыл их, увидел, как смотрят на меня Дуглас и Фрэн. Такие взгляды я видел у врачей, говорящих с родственниками, когда те отказывались верить, что брат или сестра, мать или отец умерли. Отрицание. Они считали, что я прохожу стадию отрицания.
– Мой сын не убивал, – сказал я.
Мюррей, встав, бросил на стол пятидесятидолларовую банкноту.
– Как насчет прогуляться? – предложил он.
Подумав секунду, я закрыл портфель. Вставая, почувствовал себя усталым. Болели суставы. Я старик, отец опозоренного сына. Это теперь навсегда? Я превращусь в заядлого спорщика, то и дело повышающего голос? В конспиролога, одержимого сбором фактов, сыплющего датами и событиями так, будто количество совпадений способно доказать существование Бога?
Мы молча прошли через вестибюль.