– Теперь я ухожу к себе и ложусь спать, – сказал он. – А тот, кто меня разбудит, опять будет говорить с пистолетом. Поняли?
Все закивали. Люди быстро трезвеют при виде оружия. Картер отступил к себе в комнату и закрыл дверь. Он слышал, как они горячо перешептывались, решая, что делать. Он через окно выбрался на кромку крыши и съехал по водосточной трубе. Прошел три квартала до парка и спрятал пистолет в водостоке, а потом по фонарю вернулся в свою комнату.
Он обдумывал, что чувствовал, направив пистолет на этих студентов. Сколько в этом было силы – словно выпил зелья, прибавившего пятьдесят футов роста. Он представлял, как если бы взял с собой пистолет, отправляясь с Натали на митинг. Представил, как чувствовал бы себя с пистолетом за поясом, и как, вытащив его, показал бы Сигрэму, как бы тот переменился в лице – похоть сменилась бы страхом, почтением, трепетом.
И кем тогда был бы великий человек?
Некоторые идеи утвердились в его сознании как факты. Кандидат – лицемер, лгун. Пистолет – истина. Оружие не умеет лгать. Оно всегда говорит то, что подразумевает. С помощью пистолета Картер научит кандидата быть правдивым. Научит его честности, как падение с большой высоты учит закону тяготения.
Картер как можно тише закрыл окно спальни, представляя, каким стало бы лицо Натали при виде пистолета. Тогда она увидела бы, что у него тоже власть, что он – не одна из пешек-слабаков. Он рисовал себе восторг в ее глазах, падающее с плеч голубое платье. Под платьем она была бы голой, только на месте темного треугольника горело бы ослепительное желтое солнце.
Он лежал в постели и читал Гоголя, когда, пинком распахнув дверь, ворвались вооруженные копы. Он медленно сел, показывая им, что безоружен. Чернокожий полицейский ухватил его за запястье и свалил на пол, прижав коленом спину. Он спросил, в чем дело, и они потребовали ответа: куда он дел пистолет. Он спросил – какой пистолет? У него нет пистолета.
Копы, вышвырнув его в гостиную, разнесли по кусочкам комнату. Он слышал, как ломаются вещи, рвутся простыни, валится с вешалок одежда. Убедившись, что пистолета в комнате нет, полицейские чуть оттаяли. Предложили ему изложить свою версию случившегося. Он раздраженным, но вежливым тоном объяснил, что, придя домой, в который раз застал пьяную шумную компанию соседей за просмотром порно. Он объяснил, что в отличие от этих балованных сынков богатых папаш, которые платят десятки тысяч долларов, чтобы детки отсыпались на лекциях, он человек рабочий и должен высыпаться. Но на просьбу убавить звук они взбеленились. Один схватил его за шею и бил по спине. Задрав рубашку, он показал спину, на которой уже наливался синяк. Он сказал копам, что пригрозил утром пожаловаться управляющему и добиться, чтобы их выкинули на улицу. А потом пошел спать. А студенты, как видно, решили его проучить. Вот и вызвали полицию, сказав, что он угрожал им оружием. Но у него нет оружия. Он – сын врача, волонтер в агитационной кампании кандидата, который провел шесть биллей по контролю за оружием. И если с него сейчас же не снимут эти чертовы наручники, он предъявит иск за незаконное задержание.
Наручники поспешно сняли. Испугавшись, что зашел слишком далеко, Картер уверил, что понимает: они просто выполняли свою работу. И добавил, что ему небезопасно спать под одной крышей с этими парнями после того, что произошло. Ему дали пятнадцать минут, чтобы побросать в чемодан свои вещи. У него их было немного: кое-какая одежда и книги. Студенты ждали на улице: курили на тротуаре, нервно поглядывая на окна. Они разорались, увидев, что копы выводят его не в наручниках, а как свободного человека, уносящего свои пожитки.
Один из полицейских отвел парней в сторону и устроил им выволочку. Картер видел, как они спорят и тычут в него пальцами. Разговор становился все горячее, пока коп, ткнув пальцем в лоб одному из студиозов, не велел ему «заткнуть хлебало». Они, опешив, торчали посреди улицы, глядя, как копы укладывают чемодан и ящик с книгами в багажник, а следом грузят его велосипед. На вопрос, куда его отвезти, он ответил, что через час рассветет, так что не подкинут ли его просто к штабу Сигрэма. Он выпьет кофе в «Яве» и подождет, пока там откроют. И, кстати, не знает ли офицер, где можно снять подходящее жилье? Так Картер Аллен Кэш переехал, помахав через заднее окно полицейской машины застывшим с разинутыми ртами парням.
В апреле Эллен Шапиро позвонила мне с парковки у АДМакс. Прошло пять месяцев со дня вынесения смертного приговора, десять – после убийства. Для Эллен они сложились из восьми стрижек, трехсот шести душей, тысячи ста грез наяву, шестнадцати тысяч припадков сожаления и раскаяния. Она говорила мне, что продолжает жить, как продолжают расти после смерти волосы и ногти. Как будто каждое общение с людьми, каждая еда и тревожный сон добавляли по кирпичику к улице жизни с односторонним движением.
– Я здесь, – говорила она. – Приехала повидать Дэнни. Он жутко выглядит. Я сказала ему, что завтра зайду еще, но не представляю, куда деваться. Не нашла мотеля. Машина у меня арендованная.
Я объяснил ей дорогу и обещал встретить на полпути. Час спустя нашел свою бывшую в захолустной сельской столовой перед чашкой кофе. За месяцы после приговора Дэнни она стала совсем седой. Волосы теперь подбирала, кое-как закрепив заколкой. Губы, всегда тонкие, превратились в почти невидимую щель.
– Он плохо выглядит, – начала она.
– Не так уж плохо.
– Он мне видится смутно, будто вылинял.
Я расстегнул молнию ветровки. Мы с Эллен не разговаривали со дня вынесения приговора. Сейчас при виде ее прорвались чувства того дня, против воли открылись все срывы и бессилие – как вид в бездну космоса.
– Ты с ним говорила об апелляции?
– Он не хочет, – отозвалась она. – Я умоляла, а он твердит: «Нет». Я сказала, что хочу нанять адвоката. Он обещал, что тогда больше не станет со мной разговаривать.
Я кивнул. Такой же разговор вышел с ним и у меня.