Я качаю головой.
Ты должна сказать.
При мысли о Саймоне – добром, обожающем, доверчивом Саймоне – происходит нечто странное. Я больше не чувствую к нему того презрения. Раньше меня бесило, что Саймон так лебезит перед Солом, что без умолку распространяется о том, какой Сол клевый мужик, тогда как все это время Сол был эгоистичным, агрессивным засранцем. Но это прошло. Теперь какая-то часть меня вспоминает, как приятно было получить прощение.
К своему удивлению я понимаю, что плачу. Я вытираю слезы бумажным полотенцем из коробки.
Я не могу вернуться, говорю я. С Саймоном все кончено. Когда что-то идет настолько не так, этого уже не исправишь.
– Чуть-чуть геля, будет прохладно, – дружелюбно говорит сонографист. Я слышу кетчупное чавканье смазки, потом зонд развозит гель по моему животу. Это ощущение напоминает мне мое первое обследование с Изабель, липкость кожи, оставшуюся на весь день, как некая тайна под одеждой; маленькую скрученную распечатку в сумочке с изображением призрачных, напоминающих листок папоротника очертаний эмбриона.
На меня вдруг нахлынули чувства, и я делаю глубокий вдох.
– Расслабьтесь, – бормочет врач, неправильно его истолковав. Она крепко прижимает зонд к моему животу, водит им из стороны в сторону. – Вот.
Я смотрю на экран. Из мрака возникает контур, и я ахаю. Она улыбается моей реакции.
– Сколько у вас детей? – непринужденно спрашивает она.
Наверное, мне требуется больше времени, чем другим, чтобы должным образом сформулировать ответ на этот вопрос, потому что она заглядывает в мою карту.
– Прошу прощения, – тихо говорит она. – Я вижу, было мертворождение.
Я киваю. Сказать тут больше нечего.
– Вы хотите знать пол ребенка? – спрашивает она.
– Да, если можно.
– У вас мальчик.
– Вот, пожалуйста. – Она протягивает мне коробку салфеток, которыми тут вытирают гель. Я сморкаюсь, она возвращается к работе. Через несколько минут она говорит: – Попрошу-ка я консультанта заглянуть.
– Зачем? Что-то не так?
– Он просто расскажет вам о ваших показателях, – успокаивает она меня. Потом уходит. Я не слишком волнуюсь. Дело в том, что формально я – пациент группы риска. Учитывая, что проблемы с Изабель начались примерно на последней неделе беременности, нет причин думать, что что-то может быть не так сейчас.