Предшественница

Я ухожу из больницы в том же оцепенении. У меня будет ребенок. Мальчик. Еще один шанс стать матерью.

Или нет.

Смогу ли я растить ребенка-инвалида? У меня нет иллюзий насчет того, что такое дети с синдромом Дауна. Да, сегодня у них больше перспектив, чем раньше, но все равно этим детям требуется больше ухода, больше помощи, больше внимания, больше любви и поддержки, чем другим. Мне встречались матери с такими детьми – бесконечно терпеливые, явственно измотанные, и я думала: какие же они удивительные. Сумею ли я стать одной из них?

Лишь вернувшись в дом на Фолгейт-стрит, я понимаю: откладывать разговор с Эдвардом больше нельзя. Одно дело – ждать удобного случая сказать ему, что он станет отцом, и совсем другое – скрывать нечто в таком роде. Во всех буклетах подчеркивается необходимость обсуждения этой ситуации с партнером.

Впрочем, первым делом я – с неизбежностью – ищу в Интернете информацию о синдроме Дауна. Уже через несколько минут мне становится плохо.

…Трисомия 21, как правильно называется синдром Дауна, предполагает проблемы с щитовидной железой, расстройства сна, осложнения работы ЖКТ, нарушения зрения, пороки сердца, нестабильность позвоночника и тазобедренного сустава, слабый мышечный тонус и затруднения в учебе…

…Какие меры безопасности можно принять, чтобы ребенок не потерялся? Установите на всех дверях в доме хорошие замки, на входных дверях повесьте знаки «СТОП», и задумайтесь над обнесением всего вашего двора забором…

…Приучение к горшку ребенка со слабым мышечным тонусом – несомненно, задача повышенной сложности! В течение трех лет у нас происходили «несчастные случаи», но дело понемногу налаживается…

…Мы ели йогурт перед зеркалом, чтобы дочка видела, почему проливает его, – и это сработало! Со зрительно-моторной координацией не все благополучно…

Потом, виня себя еще сильнее, я пишу «синдром Дауна+аборт».

В Великобритании из всех пар, которым сообщается о дородовом диагнозе «синдром Дауна», 92 % выбирают аборт. Согласно «Закону об абортах», аборт при синдроме Дауна разрешен вплоть до родов.

…Мы поняли, что для нас с партнером будет лучше испытывать чувства вины и горя из-за аборта, чем позволить нашей дочери всю жизнь страдать…

Боже мой. Боже мой. Боже мой.

Изабель уже спала бы всю ночь. Сидела бы, хватала бы все подряд, совала в рот. Она бы ползала, а может, и ходила. Она была бы умной, спортивной и целеустремленной, как ее мать. Вместо этого мне приходится решать, взваливать ли на себя…

Я останавливаюсь. Я неправильно об этом думаю. Доктор Гиффорд записал меня на прием в диагностический центр, завтра ранним утром. Пообещал, что через пару дней оттуда позвонят и сообщат результаты. Заранее расстраиваться не следует. В конце концов, вероятность того, что все обойдется, очень высока. Тысячи будущих матерей этого боятся, а потом выясняется, что бояться было нечего.

Я звоню Миа и плачусь ей, наверное, несколько часов.

Тогда: Эмма

Я сижу в поезде и гадаю, что я ему скажу. За окном мелькают электростанции и поля. Появляются и исчезают пригороды и деревушки.

Все слова, которые приходят мне в голову, кажутся неправильными. И я знаю, что чем дольше репетировать, тем фальшивее получится. Лучше говорить от души и надеяться, что он меня выслушает.

Сойдя с поезда и дожидаясь такси, я пишу ему сообщение. Еду к тебе. Нам нужно поговорить.

Таксист даже не верит, что то место, куда мне надо, существует, – барышня, да там нет ничего, ближайший дом – в Трегерри, в пяти милях оттуда, – пока мы не сворачиваем на проселочную дорогу и не обнаруживаем лагерь из вагончиков и кабинок-биотуалетов, стоящий в грязи. Кругом поля, лес и живые изгороди, но через долину по далекой двухрядной дороге ездят грузовики, и я понимаю, что через какое-то время тут и вправду может возникнуть целый новый город.