Лишь один человек может ответить на этот вопрос, понимаю я. Достаю телефон и нахожу номер.
– Агентство «Недвижимость в Хэмпстеде», – отвечает голос Камиллы.
– Камилла, это Джейн Кавендиш.
Короткая пауза: она вспоминает меня.
– Здравствуйте, Джейн. У вас все хорошо?
– Все в порядке. Я просто нашла кое-какие вещи на чердаке дома. Я думаю, что они принадлежали Эмме Мэтьюз. Вы не знаете, как можно связаться с человеком, с которым она сюда въезжала, Саймоном Уэйкфилдом?
– А… – Камилла настораживается. – Значит, вы узнали о… случае с Эммой. После него дом и перешел в наше ведение – прежнее агентство лишилось контракта после расследования. Так что данных тех жильцов у меня нет.
– Какой агент ими занимался?
– Марк Ховарт из «Ховарт и Стаббс». Могу прислать вам его телефон, если хотите.
– Спасибо. – Что-то заставляет меня прибавить: – Камилла… Вы сказали, что ваша фирма приняла Дом один по Фолгейт-стрит три года назад. Сколько людей жило там с тех пор?
– Не считая вас? Двое.
– Но вы говорили, что он почти год пустовал.
– Верно. Сначала была медсестра – ее хватило на две недели. Второй жилец продержался три месяца. Однажды утром я нашла под дверью плату за месяц и записку, в которой говорилось, что если она пробудет там еще хоть день, то сойдет с ума.
– Оба жильца – женщины? – медленно говорю я.
– Да, а что?
– Вам это не кажется странным?
– Да нет. То есть не более странным, чем все, что с этим домом связано. Но я рада, что с
Он не торопится уходить; собранный саквояж «Суэйн Адени» ждет на каменном столе; у нас последний завтрак.
Я ненадолго, говорит Эдвард. При возможности буду приезжать на одну-две ночи.
Напоследок он оглядывает дом, бледные открытые пространства. Я буду думать о тебе, говорит он. Указывает на меня. В этой одежде. Живущей этой жизнью. Так, как надо жить в этом доме.