— Мы не настолько близки, — снова повторил отец. — К сожалению, я даже не знаю, кто мистер Картер по профессии.
— Он бухгалтер, — сказал «мистер Джонс».
Я заметил, как его взгляд на долю секунды переместился на маму, и она тоже посмотрела на него. За их молчаливыми взглядами что-то скрывалось, только я не знал, что именно.
«Мистер Джонс» выставил руки перед собой и нарисовал в воздухе квадрат.
— Он хранил свои документы в бежевом металлическом ящике размером примерно шестьдесят на тридцать, несгораемом, с замком на крышке. Похожем на большую ячейку из камеры хранения. Сам ящик я нашел у него под кроватью, но там пусто, как в стакане у пьяницы. Мне бы хотелось знать, что он сделал с содержимым.
В беседу вступила мама, которая до тех пор молчала:
— Не думаю, что Картеры обрадуются, когда узнают, что вы без разрешения рылись в их вещах в поисках ящика, независимо от его происхождения. По-моему, лучше всего будет, если вы, джентльмены, сейчас же уедете. Когда Картеры вернутся, я лично позабочусь о том, чтобы мистер Картер сразу же позвонил на работу. Наверное, он не успел должным образом подать заявление на отпуск просто по оплошности, и это, скорее всего, объясняется как-нибудь скучно и банально.
«Мистер Джонс» улыбнулся; улыбка вышла натужной, так улыбаются из вежливости в гостях, когда хозяева предлагают на десерт что-то горькое.
— Не сомневаюсь, вы правы, и мы просто принимаем случившееся слишком близко к сердцу. — Он шутливо поклонился. — Приятно было с вами познакомиться. — Он снова взъерошил мне волосы. — Славный у вас парнишка! Пожалуйста, как только ваши соседи вернутся, попросите Картера позвонить на работу.
— Непременно! — ответил отец.
С этими словами два чужака не спеша направились к «плимуту». Ни один из них не оглянулся. Отец, мама и я стояли на месте, пока машина не скрылась из вида, не оставив после себя ничего, кроме густого облака пыли.
60
Эмори — день второй, 11.57
Эмори подтянула колени к груди и обхватила себя свободной рукой, стараясь согреться. Ее трясло; у нее стучали зубы. Она попробовала было ощупать сломанное запястье, но сразу же оставила эту затею. Запястье сильно раздулось, металлический браслет глубоко врезался в кожу; казалось, она висит клочьями. Пульс участился. Эмори понимала: если она как можно скорее не придумает, как отсюда выбраться, то может потерять руку. Но она понятия не имела, что ей делать.
Выхода не было.
Как и двери.
Как и потолка.
Ничего, кроме окружавшего ее холодного бетона.
Гремела музыка — какая-то незнакомая песня.
Мысли у нее в голове путались. Эмори понимала, что ей трудно думать от голода и жажды. Голова разламывалась от боли, и разум как будто притупился, потерялся в тумане.