— Очень жаль, что я не успел их упаковать. Я боялся, что на них наткнется крыса до того, как ты сюда попадешь, и убежит с вкуснятиной. Конечно, в таком случае я бы ничего не смог поделать. Ты не представляешь, как я рад, что ты добрался сюда первым!
Портер поздно сообразил, что надо было чем-то прикрыть глаза. О крысах он не подумал.
— Где ты?
Бишоп хихикнул:
— Боюсь, тебе еще долго до меня добираться. С твоими швами прогулка по лестнице — дело непростое. Мне очень жаль. Надеюсь, я не слишком сильно тебя ранил, но мне пришлось импровизировать; ты и твои друзья в самом деле застали меня врасплох. — Он ненадолго замолчал, а потом продолжал: — И все-таки, Сэм, тебе лучше поторопиться. У нас совсем немного времени. Хоть ты и ранен, тебе еще подниматься и подниматься.
Портер снова зашагал по ступенькам. Всякий раз, когда он останавливался, даже ненадолго, ногу сводило болью. Он с усилием расслаблял мышцы, стискивая зубы, чтобы не стонать. Боль все усиливалась; скоро ему начало казаться, будто в него снова вонзили нож и поворачивают его в ране.
— Позволь мне поговорить с ней; ты мой должник! Подтверди, что она еще жива.
Ему ответил треск помех; потом в динамике послышался голос Бишопа:
— К сожалению, Эмори сейчас недоступна.
Портер поднялся на площадку четвертого этажа и зашагал дальше, несмотря на одышку.
— Так ты докончил?
— Что докончил?
— Сам знаешь.
— Твой дневничок?
— Не издевайся, Сэм. Не смей надо мной издеваться! Издевка — тоже своего рода зло, к которому я совсем не благоволю.
Сэм вытер лоб рукавом «хирургички».
— Твоя мать в самом конце издевалась над тобой; как тебе это понравилось?
— Значит, дочитал. — Бишоп хмыкнул.
— Да, дочитал.
— Моя мать была не женщина, а злая ведьма, которая заслужила все, что с ней случилось, — ответил Бишоп.