Белое безмолвие

Вчера добраться до Лагеря II не удалось. Сильно отекли ноги. Горло тоже болит. В легких снова засел кашель, да такой сильный, что я опасаюсь, как бы не сломались ребра, когда захожусь им. Если он/оно – это Смерть, играет она нечестно: загоняет меня, терзает, подтасовывает обстоятельства в свою пользу.

Но прошлой ночью оно не приходило. Домик Маркуса хранил меня.

Слышала по радио, что Стеф отказалась от попытки восхождения. Мне бы радоваться. Не могу. Я слишком сломлена.

И поэтому почти не чувствую облегчения от того, что исчезло лишнее давление. Теперь я снова сражаюсь лишь с собой.

День сорок второй

На этот раз я все-таки поднялась в Лагерь II. Тяжело было идти, тяжело. Ветер с Северного седла, разгонявшийся, как поезд, постоянно давил и толкал меня назад.

Я начала обставлять свой коттедж мебелью. В углу спальни стоит белое плетеное кресло-качалка. Кровать латунная, ее металл позвякивает. Мебель вся подержанная. На постели лежит мягкое выцветшее лоскутное одеяло. Прошлой ночью я свернулась под этим одеялом калачиком и заснула.

Он не приходил.

День сорок третий

Начался обратный отсчет. Джо уверен, что у меня есть двухдневное окно хорошей погоды.

Остальные сейчас в ПБЛ, но о восхождении начнут думать примерно через неделю. Андрей, Сэм, Уэйд и Льюис в строю и полны сил. Том подхватил легочную инфекцию, вроде той, что была у Андрея. Не чувствую никакого ликования по этому поводу. Для меня всё это осталось в прошлом и сейчас кажется мелким и незначительным. Мой мир сузился, и в нем больше нет ничего, кроме горы и этого.

У Эри тоже проблемы со здоровьем – говорит, что ее беспокоит спина. Если уж стойкая Эри жалуется, значит, ей по-настоящему плохо. Я надеюсь, она найдет в себе силы, чтобы прорваться, правда надеюсь. Когда она прибыла в лагерь, она разыскала меня, постучала рукой себе в грудь и сказала: «Не пускай это сюда, Джульет». Она не стала подыскивать слова, – а может, не смогла найти, – чтобы объяснить, что она имеет в виду. Восхождение? Стычку с Томом? Плохую прессу? Третьего Человека? (Но как она могла узнать о нем?) Что бы это ни значило, но ее слова показались мне мудрыми, хотя и запоздалыми.

Тадеуш тоже волнуется за меня. Он постоянно повторяет: «Если ты пойдешь наверх с кислородом, это все равно будет здорово, Джульет». А я продолжаю отвечать ему, что со мной всё в порядке. Что я сильная. С каждым разом это всё больше похоже на ложь. Мне больно.

Я знаю, что Джо доверит мне самой принять правильное решение.

День сорок пятый

он вернулся я не должна была слышать скрип его шагов но я слышала он все кружит и кружит и самое неправильное во всём этом что этот хлопок такой такой очень реальный вот его рука уже на палатке ох пожалуйста только не входи

Случилось худшее. Прошлой ночью он вошел в мою палатку. Это мне не приснилось, я всё записала. Я видела его четко, я касалась его.

Он не должен был поместиться в мою палатку. Но поместился. Я слышала шелест синтетической ткани его костюма, когда он устраивался здесь, хотя шум ветра, должно быть, заглушал его. Судорожно возясь со своим нашлемным фонарем, я молилась, чтобы свет отпугнул его. Я молилась, чтобы это был Том или кто-то еще из наших, но палатка была закрыта на застежку-молнию, так как же он попал внутрь? Я посветила ему в лицо. Кожа вокруг старинной кислородной маски была черной от обморожения – нет цвета более ужасного, чем тот, в который окрашивает человеческую кожу мороз. Его голые руки тоже были черными, как деготь, со скрюченными замерзшими пальцами.

Он придвинулся ближе. Я уронила фонарь. Кричала ли я? Не знаю.

Он приподнялся и сел мне на грудь. Потом медленно надавил на меня своим весом. Я не могла дышать. Скрюченные холодные пальцы проскользнули мне в рот.