– Я не хотела разбудить, – сказала девочка. – Извините, дядя.
– Я давно не сплю, ты еще не пришла, а я уж проснулся, – поспешил успокоить ребенка Аркадий. – Ты чья дочка?
– Папина, – удивилась девочка, но не глупости взрослого – она к такому явлению давно привыкла, а тому, что дядя спрашивает чепуху вот так сразу, в самом начале разговора.
– Я не то хотел сказать… Папа твой – он доктор? Он в больнице работает?
– Мой папа сторожем, – сказала девочка, – а мама умерла, бабушка болеет, старенькая, ей не до меня, и мне скучно сидеть одной, хорошо, папа забирает иногда, а то я бы со скуки позеленела.
«Как хорошо, – подумал Аркадий, – встретить русскую девочку в пражской больнице, это удача». Он очень хотел говорить с ней, но не знал, что спросить, поэтому сказал первое, что пришло в голову:
– А кто же тебе косички шнурует?
– Шнуруют ботики, – засмеялась девочка, – а косички я сама могу заплетать, не маленькая.
– А что ты еще можешь, барышня? – продолжил на той же шутливой ноте Аркадий.
– Ой, многое могу. Во-первых (загнула пальчик), могу шитье вышивать, и песен много знаю, только не могу долго петь – грудь болит. Это во‑вторых, – спохватилась девочка, загибая второй пальчик. – Да еще стряпать научена: и котлеты, и суп, и овощи сварить, а лучше – жарить, но масло нынче дорого, – всплеснула руками, как хозяюшка, по-взрослому. Заметив интерес Аркадия, она немного порозовела на щеках и продолжала: – Могу танцевать и выдумывать разные фигуры. Могу ходить за ребенком и за больным.
– А за кошкой? – спросил, забавляясь, Аркадий.
– Зачем же за кошкой? – строго ответила девочка. – Кошка сама где хочет, там ходит. Она глупая – она же зверь.
– А если кошке плохо? Заболела? – не отступал Аркадий.
– Если заболела, тогда можно. То есть, – поправилась честная девочка, – я не пробовала, но, наверное, можно и кошку лечить. Всех лечат одинаково, укутывают тепло и дают горькие порошки. Я знаю, я болела, – знающим тоном закончила она.
– Еще умеешь что-нибудь?
– Ах, что же тебе еще… – призадумалась малолетняя девица. – Ну, могу целую ночь не спать! Могу в подвал спуститься без света и не бояться! Потому что чертей нет вовсе, а есть наука, – добавила она, вероятно, повторяя отцовские слова. – Еще я в церковном хоре могу подпевать, не очень громко. И с горки зимой могу съехать и не упасть, даже если очень крутая. И рисовать могу угольком – лучше всего у меня выходят сердца и голубки. И царь – он в короне.
Девочка сделала паузу, обдумывая продолжение, делая вид, что запыхалась, – чтобы новый знакомец не счел ее глупыхой.
– Это
– Ох ты! – захлопала ресницами девочка. – Считать-то я позабыла! – и опять так мило порозовела, что Аркадий крякнул от удовольствия.
Девочка говорила негромко, но уже начинали ворочаться и вздыхать больные, и стало страшно, что сейчас их нечаянное свидание нарушится чужими голосами.