Паства возроптала, кое-где раздались гневные выкрики и женский плач.
– Молчите! – воскликнул папалои. – Пророчества не касались новой жрицы! Они говорят о беде, подстерегающей наши дома! На сегодня все закончено – поспешим же в свои стены и встретим судьбу, как подобает стойким и мудрым людям! Я сказал!
Ответом ему было молчание. Бекки, торопясь улизнуть, пока ее не заметили, побежала в темноту, но случайно нога ее подвернулась о камень, и девочка со всего духу налетела на осиновое дерево, тонкое и иссохшее, увешенное жертвенными сосудами из глины – раздался такой шум, словно пьяный дебошир вторгся в горшечную лавку. Люди с факелами тут же окружили девочку и привели ее к хмурому жрецу.
– Глупая, глупая дочь койота! – набросилась на нее старуха Вивиана. – Откуда ты взялась, рыбий корм? Разве не велела я тебе сидеть в доме? Кто остался с хозяйским ребенком? Кто нянчит маленького Блэквилла?
Бекки решила молчать, хотя бы ее за язык рвали. Но, увидев среди прочих черных лиц насмешливое лицо Мириам, той, которая должна была сегодня принять корону новой жрицы, она не стерпела:
– Чего скалишь зубы, толстая крокодилица? Не бывать тебе мамалои, и не мечтай! – все против тебя!
– Отпустите! Отстаньте! – Рвалась она из рук удерживающих ее авалу. – Кто в доме, ведьма? Мертвец нянчит хозяйского сыночка! Старые кости качают его на ночь, безгубый рот поет колыбельную! Прочь от меня! Прочь! Симби-Китас дал мне силу, и власть ада перешла ко мне! Не смейте меня трогать! Там, где поет Азилит, прочие лоа молчат!
Бекки вырывалась и шипела, как кошка, оплевывая всех, кто приближался; но Соломон тяжелым наконечником посоха, в который был вделан камень, сильно ударил ее по голове, и девочка обмякла в чужих руках, теряя сознание. Оставив авалу убрать храм и скрыть любые следы празднества, Соломон приказал не медля ни минуты возвращаться. Сильные мужчины подхватили Бекки, и черная человеческая лавина хлынула через манговый лес, через мостки, через камышовые заросли – в поместье; все тревожились; матери боялись за оставшихся дома детей, отцы думали, не случилось ли чего с запертой в хлеву скотиной.
Патрик давно спал, а Вернон застыл на страже, как изваяние. Он еще издали заметил большое скопление огней – негры с факелами приближались к дому, и в передних рядах шел Соломон, крепко держа за руку очнувшуюся и присмиревшую Бекки. Вернон перешел в комнату покойной миссис Блэквилл и, поискав глазами, обнаружил массивное, черного дерева, кресло. Он принялся разламывать кресло, пока не выломал длинную крепкую палку; вооруженный таким образом, он вернулся в детскую. Патрик от шума проснулся и захныкал. Мужчины, поднимавшиеся по лестнице, второпях вооружились, кто чем смог: вилы, колья из ограды птичьего двора, увесистые камни. Соломон сжимал крючковатой рукой освященный нож с ритуальными письменами на лезвии, но не торопился соваться первым в логово зверя; он суетился, отдавал распоряжения, успокаивал напряженных и испуганных людей, а сам отчаянно желал быть сейчас как можно дальше отсюда. Не обладавшая большим терпением Вивиана взяла на себя смелость ринуться в атаку; растолкав смущенных мужчин, она с факелом наперевес первой вошла в детскую и встретилась взглядом с мертвецом.
– Вылитый Вернон Лаки! – вынесла она свой вердикт. И, обернувшись к приостановившейся, застывшей на ступенях процессии, воскликнула: – Ну же, идите! Он только один, в отличие от вас, без… (
Толпа ахнула и отхлынула вниз – тело Вивианы рухнуло на ступеньки и разметалось, как соломенная кукла. Мертвец воспользовался всеобщим потрясением, подошел к детской кроватке, подхватил под мышку ребенка и пустился бегом в соседнюю комнату, а оттуда через пролом – в крытую галерею. Упав на колени, он засеменил, словно зверь на трех лапах, перекинув Патрика через плечо. Преследователи не торопились гнаться за ним – слишком глубоко укоренился в их душах страх и благоговение перед собственностью хозяев. Двое смельчаков, правда, вскоре пустились в погоню, переборов робость, но вдвоем не смогли пройти по тесной галерее. Пробежав несколько шагов, один из мужчин провалился по колено в пол – подгнившая доска треснула, не выдержав его веса. Они вернулись ни с чем. Соломон тут же распорядился оставить пять человек охранять пролом, а с остальным ополчением спустился вниз, приказав им войти в тот же сарай, куда Бекки днем привела зомби, – перехватить похитителя с другой стороны.
Вернон, выбравшись на открытое пространство, огляделся. Его нисколько не смущал ночной мрак, ночь к тому же была лунная, и ему вполне хватало света, что пробивался сквозь щели ветхого строения. Взглянув вниз, он увидел нечто вроде громадной паутины, натянутой в двух шагах от него по всему периметру комнаты. Без сомнения, это был зал цирковых батутов – Вернон вспомнил место, где он сейчас находился. Но вспомнил не обычным человеческим воспоминанием, а его осколком, ничтожной частицей давнего впечатления: он, Вернон Лаки, по распоряжению хозяина крепко натягивает непослушные каучуковые нити, чтобы вставить их в железные кольца, прибитые к стенам, веревка выскальзывает из его руки и разрезает палец – острая боль – и красная жидкость льет так сильно, что на пыльном полу через несколько минут образуется топкое месиво цвета ржавчины.
Едва воспоминание встрепенулось в голове Вернона, как он испытал приступ голода – раздраженный капризный комок неприязни подкатил к глазам, затмив на секунду зрение. Патрик не кричал и вообще не издавал никаких звуков, кроме чуть слышного сопения – ребенок решил, что с ним играют; топот и обилие огней не испугали его, скорее озадачили, – теперь он терпеливо ожидал, что будет дальше. Такой маленький… Вернон с силой втянул воздух носом, но запаха ребенка не ощутил: сердце его не билось, легкие не работали, да их, в общем, и не было, они давно истлели. Вернону с нестерпимой жаждою захотелось сейчас же, сию минуту, взять в ладони голову ребенка и раздавить как орех, а затем окунуть лицо в эту теплую, сочащуюся мякоть. Он не сомневался, что это будет приятное ощущение. Но что-то мешало ему так поступить. Возможно, приказания, отданные черной девчонкой, все еще сковывали его волю, возможно, его раздражало присутствие людей – смутное намерение спрятаться, скрыться, уйти отсюда подальше делало его беспокойным. Покрепче ухватив ребенка, он прыгнул вниз. Сетка крякнула под неожиданным грузом, и с полдюжины веревок тут же порвались, но Вернон со своей ношей уже летел вниз, где на нижнем уровне была натянута еще одна паутина, не менее пыльная и не более пощаженная временем, чем первая. Под его весом сети лопались одна за другой; наконец он обеими ногами стал на землю. Чувствуя влагу, он безошибочно выбрал направление и несколькими ударами разнес стену сарая, пробив немалую брешь. Не более тридцати футов теперь отделяло его от камышей. Патрик смеялся от радости – новая забава пришлась ему по вкусу.
На углу стояла большая деревянная бочка – из тех, в которых доставляли для рабов солонину. Мистер Блэквилл придерживался той методы, что кормить негров следует соленой пищей, вызывающей сильную жажду, – чем больше жидкости выпьет черномазый, тем меньше сожрет пищи; следовательно, прямая экономия. Бочка была пуста. Кристаллики соли окаймляли ее внутренние дуги, словно седой мох или мелкие белые цветы. Вернон, руководствуясь какой-то случайной тенью мысли, мелькнувшей в его заплесневелом мозгу, посадил Патрика в бочку и, взвалив ее на плечи, побежал к протоке.
Негритянское воинство подоспело слишком поздно, и отблеск смоляных факелов осветил только смыкающиеся стебли камышей. Преследовать монстра в протоках не решились; Соломон принял решение дождаться рассвета, который был уж недалек: утренняя звезда взошла на востоке, а ночь посвежела, укутавшись молочной шалью; небо постепенно меняло цвет, и через какие-нибудь два часа стало бы достаточно светло, чтобы продолжить погоню. На всякий случай старик послал часть людей туда, где мостки пересекали протоку, хотя и не особо надеялся на успех. То, что он успел вытянуть из девчонки, вселило в него мрачные мысли: чудовище слишком сильно, чтобы бороться с ним как с человеком. К тому же у Соломона не было уверенности, что Бекки сможет вернуть его обратно.
Ни свет ни заря Мамаша Блэквилл разбудила своих домашних и велела собираться домой. Эдгар возразил, что остается, – Мамаша Блэквилл передернула плечами и не пожелала с ним говорить. Сторнер воспринимал настроение хозяйки спокойно, даже благодушно; при любых раскладах он оставался в выигрыше: хозяйка нуждалась в нем, почитая за единственного надежного мужчину в поместье, а Эдгар, переложив на его плечи самые важные заботы, отдалился и от жизни поместья, и от собственной прежней жизни. Теперь, наедине с Лесли, он либо тащил его с собой «за компанию», либо плакался ему в жилетку о своих обидах и огорчениях. На своих благодетелей Сторнер привык смотреть с почтительным равнодушием, приправленным снисходительной улыбкой лакея, сила которого до поры скрывается, как у кошки, в мягких подушечках лап. Видя, что хозяйка сильно не в настроении, он решил не жалеть лошадей, чтобы сократить путь до поместья. По утренней прохладе лошади бежали с охотцей, пыль из-под копыт так и вилась; за три с небольшим часа кони проделали весь путь, почти не взмылясь, – Сторнер искусно чередовал быстрый бег с медленным. Не то чтобы он был рачительным хозяином – что ему чужие лошади! – но зверем он не был, да и миссис Блэквилл умела благодарить.
На границе поместья их дожидался Соломон с отрядом из пяти кое-как вооруженных негров. Остановив лошадей, он объявил хозяйке новости, не упоминая, впрочем, о сверхъестественной природе похитителя. Отряд его надежных людей, объявил старик, уже послан в погоню за негодяем.
Мамаша Блэквилл не разрыдалась, не обмякла в обмороке, не схватилась за сердце. Твердым, властным тоном сильная женщина отдала необходимые распоряжения: управляющему – сейчас же возвращаться в город и сообщить шерифу о краже ребенка, Солу – сформировать и направить еще один отряд в погоню, а кроме того, разослать людей, чтобы уведомить о преступлении окрестных помещиков и просить их о помощи.
Лесли, высадив хозяйку и ее испуганную тень, то бишь Гертруду, повернул лошадей к городу. Однако не прошло и часа, как он встретил на дороге Эдгара вместе с Мэригольд и Добсоном: решимость Эдгара возразить против тирании матери выразилась в том, что он, посетив с утра свою дочь и будущего зятя, пригласил их немедленно отправиться в свое поместье. Расторопный Добсон нашел наемную повозку и, рассыпаясь перед «папашей» в комплиментах и остротах, направил пегих лошадок по пыльной дороге, проходящей через кукурузные поля. Светило солнце, пели птички, и Добсон, сидя на козлах, вовсю очаровывал Блэквилла, бесконечно расхваливая его платье, его шляпу, его усы, его манеру держаться на людях, вести разговор и т. д. и т. п.
Печальная весть, принесенная Сторнером, поразила Эдгара в самое сердце. Он растерялся, не зная, как поступить, куда бежать. Добсон же сразу разглядел в данной ситуации уникальный шанс для себя: привязать мистера Блэквилла и заставить миссис Блэквилл переменить свое мнение касательно их с Мэри женитьбы. С твердым намерением принять самое деятельное участие в поисках маленького Патрика он разразился вдохновенной речью, призывая всяческие кары на голову преступника и отдавая себя всецело в распоряжение мистера Блэквилла.
ebooksa