– Не убивайтесь вы так, золотце мое, – Гертруда присела поближе и обняла подругу за плечи. – Подумайте, ведь есть еще крошка Патрик.
– О, милый малыш! – глаза старухи наполнились слезами. – Как-то он один, спит, малютка, сиротинушка. Но я слишком стара, Герти, и не дожить мне до его свадьбы, никогда не увидеть его взрослым джентльменом.
– Господь даст, и увидите, – как могла успокаивала ее компаньонка, – все в руках творца. Но во всяком случае вы достаточно бодры и полны сил, чтобы заложить в маленького Блэквилла те семена чести и порядка, что не дадут ему сгинуть бесславно. Кто, как не вы, наставит его на путь истинный?
– Верная, славная моя Герти, – растрогалась старуха, горячо сжимая ладонь подруги, – ты права, ты опять права! Ну да уже поздно. Ляжем спать, а завтра продолжим наши хлопоты.
Дважды бывала Бекки на празднествах, потому и не боялась заблудиться. Сильно изрезанная каналами почва кое-где ветхими мостками обозначала дорогу, миновав сеть проток, Бекки добралась до леса. К храму вела узкая дорога, по обеим сторонам которой торчали воткнутые в землю колья, на которых насажены были трупы животных: камышовые коты, еноты, вертишейки, черные и белые курицы. Некоторые из них были еще живы – судорожно разевали рот, подергивались, а черная кровь густо стекала вниз по свежеструганному дереву, как смола. Между кольями на земле лежали индюшачьи яйца, извилистые корни и странной формы камни. Храм представлял собою огромную соломенную хижину с дырой в потолке, чтобы дым уходил в небо. Хижина-гонфу располагалась посредине лужайки, выровненной и утрамбованной как площадка для танцев.
Девочка подбиралась к храму осторожно, помня о том, что она нежеланная гостья; на четвереньках подползла к одной из стен хижины и замерла, жадно рассматривая сквозь щель все, что происходило внутри. Бекки почти не опоздала: младший из церемониальных барабанов, Гун, только что начал свою песню.
Хижина освещалась изнутри смоляными факелами, красные отблески на черных блестящих телах создавали определенное настроение, преображая привычные глазу предметы, делали их таинственными, необычными. На возвышении стояла корзина. Рядом, чуть поодаль, горели два костра. Над одним, пламя в котором почти погасло, висел здоровенный котел. Казалось невероятным, чтобы его мог поднять человек: котел был словно похищен из дворца сказочного великана. Другой костер, сложенный очень симметрично, тщательно, гордо тянул ввысь оранжевые пальцы.
Позади котла, около барабанов, сидели, скорчившись, барабанщики: звонкой дробью сыпал крошка Гун, Гунтор и Гунторгри пока безмолствовали. Колоссальный барабан Ассаунтор, похожий на бочку, обнимал огромного роста атлет. Ассаунтор разговаривал только в самые торжественные минуты; ходили слухи, что он обтянут человеческой кожей.
Толпа была огромной – больше ста человек – возбужденные, одетые в свои лучшие одежды: женщины – в ярких хлопчатобумажных платьях, мужчины – в голубых рубахах и штанах. Некоторые надели красные башмаки, другие стояли босиком. Они терпеливо ожидали начала действа. Служащие гонфу – авалу – оттеснили толпу к стенам и освободили небольшое пространство посредине храма. Они бросили на землю хворост и зажгли кос– тер, а затем ввели в круг четырех адептов – двух женщин и двух мужчин; барабан Гун смолк.
Папалои (конечно, Соломон) выступил из толпы. Его отличала от прочих присутствующих голубая лента, повязанная вокруг головы. Он торжественно рассыпал в пламя поданные его помощниками пучки травы и волос и воззвал к небесным близнецам – Сауго и Бадо – молнии и ветру – с просьбой раздуть священный костер посильнее. Затем он приказал адептам прыгать в огонь, и те подчинились – прыгая взад и вперед сквозь пламя, они выдержали ритуал посвящения до конца. После этого папалои повел их к дымящемуся котлу, из которого адепты должны были голыми руками достать куски вареного мяса и раздать присутствующим на больших листьях. Все это совершалось под музыку Гуна и Гунтора, в то время как папалои обращался с воззванием к божественному индюку Опэтэ, моля благословить трапезу. Ошпаренные руки то и дело погружались в кипящий бульон, что продолжалось бесконечно долго, пока наконец последний из гостей не получил своей порции мяса. И только когда котел опустел, тощий старик принял адептов в общину в качестве равноправных членов во имя великого мирового духа Аташоллоса и передал их родственникам, держащим наготове мазь для обожженных рук.
Бекки, приникшая к щели, возбужденно облизывала губы. Она знала, что манящий рокот барабанов мог загипнотизировать, увлечь за собой кого угодно. У нее тем не менее имелась надежная защита от магии, сплетающей там, внутри, десятки душ в одну: ее безмерная, ликующая гордыня. Бекки прикрыла глаза и вспоминала, вспоминала…
…Песчаный холм на краю кукурузного поля был местной достопримечательностью. Земля в Луизиане капризная: сухие глинистые почвы сочетаются с влажными, болотистыми – сплошь чересполосица. В Нижней Луизиане строят дома как для живых, так и для мертвых, возводят прочно, из камня – стоит пару раз копнуть лопатой, как ямина наполняется водой, хоронить невозможно. Хорошая земля здесь – редкость. Поэтому большая груда песка, неизвестно как возникшая на капризной земле, где урожаи случались нечасто, стала для негров особенным местом. Легенды и сказки овевали песчаный холм, редко кто отваживался приближаться к нему вообще, а не то чтобы пытаться забраться наверх. Много лет назад там свершилась казнь, а затем похороны жестокого надсмотрщика, мистера Лаки. Ребекка узнала об этом у старого Сципиона, своего учителя. Отчаянная воришка, она потихоньку отливала спиртное, таская его у кого придется. И ни разу не попалась! Пьяный Зип выбалтывал ей много заветных тайн и проклятых секретов, делился самыми черными сторонами своего мастерства.
В отличие от Соломона-хунгана, Зип был бакором – черным колдуном. Его боялись. Его не любили, однако окружали почетом и слушались, памятуя о том, как неугодные ему люди просто исчезали бесследно. Например, шли на охоту в лес и не возвращались. Каково было Соломону, ревнивому к своей власти, терпеть такое соседство? Но, с другой стороны, кто-то ведь должен оказывать почести и дьяволу – Симби-Китасу. Пусть его, рассуждали старейшины, если хочет якшаться со злыми духами, – только бы нас не тревожили…
Служители подбросили дров в огонь и утвердили над костром деревянный толстый кол. Тут же они приволокли за рога двух козлов – черного и белого – и поставили их перед папалои. Папалои ударил каждого козла жертвенным ножом в горло и медленно отделил голову от туловища. Обеими руками подняв отрезанные головы вверх, он показал их всем верующим и бросил в кипящий котел, посвятив их владыке хаоса Кота Бадагри. Кровь козлов была собрана в большие сосуды, смешана с ромом и подана всем присутствующим. Пока сосуды ходили по кругу, верующие прикладывались к питью. Служители содрали шкуру с животных и насадили их на кол над костром.
Толпа заволновалась: волнами, тяжким дыханием теней пришло жадное опьянение, разжигающее кровь и толкающее присутствующих на безумства. Никто не остался в стороне; ни один не смел сказать: «Это я», каждый чувствовал то же самое, что его сосед, – здесь больше не было отдельных личностей, только великое, алчное «мы», многоглазое, жаждущее чудовище.
Папалои подошел совсем близко к огню и громко обратился к богу Аллегра Вадра, который знает все, умоляя его просветить его, жреца, и всю общину. Бог ответил через него, что все просветятся только тогда, когда вдоволь насладятся козлиным мясом. Люди прихлынули к костру и стали рвать руками горячее полусырое мясо и запихивать его в рот. Они обгладывали кости и швыряли их через отверстия в крыше, произнося славицу богу Аллегра Вадра.
Общее возбуждение подогревали барабаны. Гун, Гунтор, Гунторгри наперебой загрохотали, и к ним присоединился могучий Ассаунтор. Авалу затоптали костер и убрали кол – толпа сразу устремилась вперед, а над бушующим морем голов возвышалась, стоя на каменном алтаре, мамалои – верховная жрица – раздавшаяся в талии Ева. Волосы ее тоже украшал голубой платок, а на теле, как и у прочих жрецов, вместо одежды лишь красные платки – на бедрах и вокруг левого плеча. Почтительно склонив перед ней голову, папалои протянул ей солидную чашку, полную рома, и она залпом выпила ее. Барабаны разом смолкли, а женщина начала сперва чуть слышно, потом все с большим и большим подъемом великую песнь божественной змеи.
Люди стали приплясывать, повинуясь странному напеву. Робко, как маленький ребенок, вступил Гун. Черные тела блестели от пота, жрица извивалась всем телом, имитируя движения пресмыкающегося. Чей-то голос выкрикнул слово «Дамбалла!», и хор ответил: «Кровь, стань серебром!»
Позади жрицы ловкие руки открыли плетеную корзину, и в круг танцующих вступил мужчина со змеей на шее. Бум… бум… бум… – били барабаны.
По другую сторону от барабанщиков встали четверо женщин, раздетых догола – на них были лишь маски – два добрых и два злых духов лоа. Добрые духи – изображения черепа, а злые – вытянутые птичьи профили с хохолками на затылке. Они не танцевали, вообще не двигались, – только Бекки знала, каких усилий им стоит не шевелиться во время всеобщего торжества.
ebooksa