Дом мэра – внушительное каменное строение, точно вырубленное из скалы, с высокими косоватыми окнами, наводившими на мысль о неуверенности архитектора в своих силах, славилось мраморными лестницами, бесшумными проворными лакеями и изобильным угощением. Еще не было и восьми часов вечера, на улице совсем светло, а в доме уже ярко полыхали люстры, сияли факелы в приемной зале, горели три огромных камина в зале для танцев – огонь гудел, рассыпаясь оранжевыми искрами, а маленькие негритята в костюмах, изображающих пастушков с французских гравюр, с ужимками, подтанцовывая, кормили огонь постоянно доставляемыми дровами, причем каждое полено было обернуто цветной бумагой и перевязано бантом. Да, здешние «шишки» умели пустить пыль в глаза!
Гертруда в своем пестром одеянии вкушала унижение полной мерой: дамы, составлявшие вечернее общество, разоделись, точно герцогини, – блестки, пух, жемчуга и рубины, невесомые газовые шарфы и белопенные веера; платья самых ярких, капризных, невероятных цветов, – бедная женщина и впрямь чувствовала себя хохлаткой, забредшей в цветник. Ради справедливости следует отметить, что Мамаша Блэквилл тоже ощущала себя не лучшим образом, когда увидела, что ее шляпка… несколько отстала от моды и вызывает улыбки на устах юных чаровниц и почтенных матрон, рассматривающих старуху с интересом и некоторой жалостью, словно некую древнюю вещь. Эдгар Блэквилл не знал, куда себя деть: до сих пор круг его общения ограничивался лишь домашними, а после смерти жены – двумя-тремя беспечными приятелями, постоянными партнерами по висту и выпивке. Он отошел в сторонку и кидал оттуда смущенные взгляды на чашу с пуншем, водруженную на отдельный столик у окна. Верного Лесли с ним сейчас не было – слугам не место на званом вечере. Мэр мило приветствовал Мамашу Блэквилл и представил ее некоторым из гостей; дамы сходного с ней возраста сейчас же увлекли ее в свой круг и любезно старались втянуть в светскую беседу, но ее мысли были слишком заняты предстоящей встречей с внучкой, и потому старая дама на все вопросы отвечала невпопад. Мисс Мэри первой увидела бабушку и вздрогнула от изумления, но смело пошла вперед – решимости Блэквиллам не занимать!
– Здравствуй, милая бабушка! – поспешила она перехватить инициативу. – Я так рада, что вижу тебя в добром здравии! Ах, что за чудесное платье! Как поживает братик? Отец? Кстати, позволь тебе представить моего жениха: Ленни Добсон, – а это моя бабушка, Ленни, – правда, она прелесть?!
От унижения оттого, что родная внучка сюсюкает с ней, точно с комнатной собачонкой, старая леди едва не лишилась дара речи, но, овладев собой, ринулась в атаку:
– Ты, я погляжу, времени зря не теряла, Мэри, милочка, вот и жениха нашла – наверно, занятия музыкой располагают к сердечным знакомствам. Как поживаете, мистер Добсон? Вы нынче на ярмарку по делу или проездом? Сегодня на торгах столько лошадей, а вы торгуете лошадьми, молодой человек, или живете рентой? Моя память слаба, сэр, извините старуху, но мне что-то не приходилось слышать о поместье Добсонов; что ж, не диво, вы, наверное, из новых соседей, сейчас ведь столько
Ленни смотрел на старуху с вызовом, но и с уважением. Да, крепкий орешек!
Элегантен, но не вызывающ, аккуратен, но не скучен, одет небогато, но со вкусом, – словом, молодой человек, знающий себе цену и отличающийся безукоризненным поведением. Добсон покорил Мэри Блэквилл своим терпением, ненавязчивым, искренним обожанием, а своих будущих родственников надеялся склонить к себе единственными достоинствами честного бедняка – услужливостью и почтительностью.
– Целую ваши руки, дражайшая миссис Блэквилл, – сказал он, низко поклонившись старой даме. – Мэри рассказывала мне о вас столько замечательного, что я жаждал этой встречи, чтобы выразить вам свою привязанность. Вы ошиблись, упомянув о поместье; нет, я не богат, да и не приспособлен для работы на земле. Природа дала мне пытливый ум и критический настрой мыслей, что служит мне достаточной опорой в жизни и дает пропитание: я репортер, мэм, и смею вас заверить, неплохой. Когда-нибудь, я не сомневаюсь, мне придется быть и владельцем газеты, но пока моя цель – нести людям свет знания и уведомлять их обо всех заслуживающих внимания событиях, дабы не дать погрязнуть в невежестве.
– Как трогательно! – всплеснула руками Мамаша Блэквилл. – Как благородно – заботиться о благе ближних. Достаточно же вы просветили мою внучку, мистер Добсон, малышка так и светится от радости! Но скажите, любезный, что вы можете предложить будущей жене, кроме духовной пищи и чистых помыслов? Каково ваше жалование? Надеюсь, оно достаточно велико, чтобы содержать семью? Боюсь, мы не сможем регулярно оплачивать счета юной Мэри Добсон – дела, знаете ли, идут в поместье не слишком хорошо, и лишних трат нам не перенести.
– О, бабушка, что ты говоришь! Опомнись! Как тебе не стыдно! – ужаснулась Мэри.
Добсон сочувственно улыбнулся, являя своим видом аллегорию уязвленной добродетели.
– Стыдно? Ты смеешь упоминать о стыде? Тебе ли говорить об этом? Мать – в могиле, отец сам не свой от горя и забот, маленький братец растет как трава, без присмотра, без ласки, а ты бросаешь семью, выходишь замуж за первого встречного и притом же еще обвиняешь меня в бесстыдстве? Огромное спасибо, юная леди, польщена вашей доб– ротой.
– Вы хозяйка Блэквилл-холла, мэм, а я всего лишь хозяйка своего сердца, которое зовет меня любить и быть любимой. Возможно, в ваших глазах я поступаю дурно, бабушка, но вы не в праве меня остановить. Я молода, я счастлива, да, я хочу быть счастливой без оглядки: нравится это кому-то или нет!
– Вот как, дерзкая девчонка? Ну так запомните: с этой минуты у вас больше нет ни бабушки, ни отца, ни брата! Раз уж вы так послушны своему сердцу, пусть оно и ведет вас под руку на венчании, пусть оно нянчит ваших детей, утирает ваши слезы, готовит вам горячее питье, когда вы заболеете, и утешает советом, когда вы попадете в беду. И если люди спросят вас о вашей родне, не смейте упоминать имя Блэквиллов, но кивайте на ваше строптивое сердце!
С этими словами Мамаша Блэквилл развернулась на каблуках – щелк! – словно бравый офицер на параде! – и пошла к выходу; насмерть перепуганная Гертруда поспешила за ней. Ленни Добсон успокаивающе взял руку невесты в свою, но Мэри вырвалась и засеменила в дальний угол залы, откуда затравленным зверьком на нее взирал отец.
– Папа! Папа! – возопила девица, бросаясь на шею дрожащему, потному Эдгару, уже успевшему отдать дань многочисленным джулепам и кобблерам, что так заботливо подносили черные слуги. – Неужели и ты оттолкнешь свою несчастную дочь! О! Скажи, что любишь меня, скажи, что не бросишь свою Мэри!
– Полно, малышка, полно… – он пятился, пятился назад, пока не уперся спиной в стену. Малышка Мэри весила немало, а Эдгар чувствовал себя усталым, разбитым стариком, едва удерживающимся на ногах.
– О, папа! О! – заливала голубыми от туши слезами его белоснежный воротничок. Мистер Блэквилл растерянно глядел по сторонам, пытаясь найти поддержку, но старуха к тому времени уже удалилась, а Сторнера рядом не было, не было никого, кроме прищурившегося, точно кот на мышку, Добсона.
– Уверен, что это недоразумение, сэр, – положив тяжелую руку на плечо Блэквилла, молвил он. – Когда буря эмоций схлынет, мы с вами сможем поговорить по-простому, как честные люди и джентльмены. Бог свидетель, я нисколько не желал обидеть вашу матушку, сэр, и искренне сожалею обо всем, чему вам пришлось стать свидетелем. Я надеюсь видеть вас своим гостем, почтеннейший мистер Блэквилл, – мы с Мэри проживаем по адресу: улица Лэвен, дом 12. И клянусь: как скоро вы узнаете меня поближе, обретете в моем лице преданного сына. Искренне ваш. И, отрывая увлекшуюся Мэри от отца:
– Пойдем, драгоценная моя. Нам пора.
ebooksa