– Да, этого может и не случиться.
– В крайнем случае ты хотя бы можешь ему не вредить?
– Это значит, что я имею власть над ним.
– Это так. И большую, чем ты себе сейчас представляешь.
– Если я, скорее всего, не вспомню этот разговор, в чем его смысл?
– Иногда такое запоминается. Обещаешь?
– Гипотетически я обещаю не вредить человеку, которого не помню. Не навреди. Если ты и вправду врач, ты тоже произнес эту клятву. Тогда это легко пообещать.
Видение. Моя мать, молодая, с модной тогда стрижкой а-ля Питер Пен. Хотя она всегда, даже в конце жизни, собирала свои длинные темные волосы в конский хвост, а на ночь – распускала, и они свободно струились по плечам.
Она держит в ладонях что-то ценное. Обручального кольца еще нет. Может, она еще слишком юна для свадьбы, хотя она познакомилась с моим отцом и вышла за него замуж, когда ей было восемнадцать. Ему было двадцать семь, и ни ее, ни его родители были не в силах это остановить.
Этот образ самый реалистичный в моей нынешней жизни. Яркие цвета, густые каштановые волосы, молочно-белое лицо, светлая мягкость кожи ее рук, плеч. Мне так спокойно, когда я смотрю на нее. Это придает мне надежду. Будто бы она в своих девичьих ладонях держит мое будущее, а улыбка на ее лице значит, что у моей истории будет счастливый конец.
Никогда не чувствовала вины. Никогда не чувствовала стыда. Пока меня не привели сюда. Связанную, как курицу. Мне отказали даже в праве шевелиться. Я слышала, что другие больные называют это место Чистилищем. Но нет. Из Чистилища ты не можешь попасть в рай, пока не ответишь за свои грехи. А это же, скорее, остановка на односторонней дороге в ад.
Мне пятнадцать, у меня прыщи, и я до безумия влюблена в Рэнди Буша. Я – молодая мать, рядом с которой всегда ее дитя – Марк не отходил от меня лет до десяти. Я – женщина постарше, беременная, у меня берут анализы, чтобы убедиться в том, что я не вынашиваю урода. Я с неохотой исполняла роль беременной. Вытолкнула Фиону в этот мир и уснула. Меня заставили поднести ее к груди. Я просто перетерпела эти шесть месяцев, колики, бессонные ночи, все эти месяцы, такие важные для связи матери с ребенком.
Через две недели я вернулась к операциям. Без сомнения, я была довольно холодна. Но каким-то образом привязанность росла. Фиона возненавидела нашу няньку, Анну, которую так любил Марк, мы все ее любили. Это меня она звала, когда я уходила и когда возвращалась. И так я безропотно брала ее с собой.
Кто-то пришел этим утром и принес фотографии. Прекрасные цветные фотографии. Я рассматриваю их, сидя в большой комнате.
Одна из женщин робко заглядывает мне через плечо, а потом начинает кричать. Другие тоже подходят. А потом отшатываются. Мои прекрасные-прекрасные фотографии. На одной – иссечение опухоли локтевой ямки. На другой – пересадка кисти. Я чувствую, как в мышцах рук появляется привычная боль. Что бы люди ни думали, скальпель вовсе не холодный, а кровь на латексных перчатках совсем не теплая. Перчатки отделяют вас от жара человеческого тела.
Я влюбилась в тот момент, когда разрезала руку трупа и увидела сухожилия, нервы, связки и кости запястья. Ни сердце, ни легкие, ни пищевод не привлекали меня – пусть другие играют в этих песочницах. Мне нужны руки, пальцы, то, что соединяет нас с этим миром.
Мои ноги слишком туго перетянуты ремнями. Руками я тоже едва могу пошевелить. Кручу головой туда-сюда. В вене – капельница. Горький металлический привкус во рту.
Кто-то сидит у моей постели. Темно. Тусклый свет, пробивающийся сквозь жалюзи, освещает нижнюю часть ее лица. У нее рот вампира, с гротескно-длинными и тонкими губами. Если она его откроет, сможет проглотить мир. Это еще что. Она берет меня за руку. Нет. Она ее поднимает. Нет. Помогите. Она вопьется в мою вену и высосет остатки жизни.
– Перестань. Пожалуйста, перестань. А то они придут, – говорит вампирша.
Она кладет что-то мне в ладонь и сжимает пальцы.
ebooksa