– Я хотел с его помощью поприжать Эрику. – Лицо Кирилла – того самого человека, на которого Килин обратил внимание в аэропорту перед вылетом в Санкт-Петербург, – выражало тревогу. – Но этот чертов закройщик…
– Закройщик?.. – Брови Галины, жены Кирилла, которую Килин видел там же, в аэропорту, удивленно приподнялись вверх.
– Ты что, не знала – Тавурин еще совсем недавно работал закройщиком на какой-то швейной фабрике. Теперь этот урод угрожает нам Президентом… Знаешь ведь, его незаконная дочь – близкая подруга Макса…
– Чего он хочет? – резким тоном спросила Галина.
– Желает так же, как и его сестра, быть в доле. Процент… Не понимаю, когда он успел все разнюхать. Ему известны мельчайшие детали. Азино уверен: Макс посадил на Эрику жучка.
– Ты думаешь, Президент и вправду может вмешаться?
– Ради дочери – запросто! Макс собирается на ней жениться. Простая девка из рублевской деревни. Все ее счастье в том, что когда-то очень давно ее никому не известные родители познакомились. Потом расстались. Мать спилась и умерла. А отец… У меня только один выход.
Галина отвернулась от мужа и посмотрела в окно. Молодая женщина знала, о каком выходе идет речь.
279
Гипнотизер и вправду был не в себе – разговаривая с Килиным, он то и дело произносил какие-то загадочные фразы, которые никак не могли быть предназначены для собеседника.
– В восемь вечера на пристани у сфинкса они встретятся… – пробормотал Турсунов.
Беседуя, они отдалились от дворца и сейчас медленно шли по узкой дорожке парка. Справа и слева – густые заросли кустов.
«Быть может, это новый способ гипноза, который мне неизвестен? Опробует на мне…» – подумал Николай. И тут пожилой человек произнес хорошо знакомую Килину фразу:
– Сейчас это произойдет… В следующую секунду случится…
Николаю показалось: невидимый за густой стеной зеленого кустарника, наблюдая за ними, кто-то ступает по скрадывающему шаги зеленому пологу травы, прислушивается к их разговору… Он перевел глаза на гипнотизера. Тот встрепенулся, видимо, почувствовав во взгляде Килина неожиданный страх. Но истолковал его, конечно же, по-своему, – горько усмехнувшись, положил Николаю руку на плечо, сказал:
– Вы боитесь девятнадцатого века?.. Не бойтесь. Мое искусство было утрачено. Словно по чьей-то злой воле, в одну секунду… И боюсь, ему не вернуться никогда.
Не успел он договорить этих слов, как у Килина резко потемнело в глазах и окружающий мир словно поплыл куда-то… Прежде так бывало всякий раз, когда он перемещался в девятнадцатый век.
280
– Вот что, Соловейчик… Придется поработать…
Соловейчик не говорил ни слова.