– По-прежнему никаких подвижек насчет противоядия? – спрашивает он.
– Они почти на сто процентов поняли, что это за вирус – тот самый, на который проверяли тебя. И какие измененные гены он переносил. Но теперь им предстоит выяснить, как прекратить действие вируса и убрать генетические модификации.
Он мягко спрашивает:
– Ты уверена, что все еще заразна?
– Я пообещала куче людей, что не буду рисковать.
Он берет меня за руку и наклоняется ко мне так близко, что я могу ощутить жар, исходящий от него. А потом он притягивает меня к себе и прижимает мое лицо к своей груди. Мне хочется расплакаться от ощущения, что именно так все и должно быть. Я прижимаюсь к его гостеприимному телу, будто специально для этого созданному. Он целует мои волосы, и по всему телу пробегают мурашки. Когда он кладет руку на мое обнаженное бедро, мои внутренности словно не могут решить – расплавиться или вспыхнуть. Ох, если меня не убьет CZ88, это точно случится из-за того, что нам можно быть «только друзьями». Но мысль о том, что если мы зайдем дальше, это может оказаться для него опасным, заставляет меня резко отодвинуться.
– Мы не должны даже искушать друг друга.
Его глаза блестят.
– Хочешь, чтобы я ушел?
Я тереблю воротник рубашки.
– Конечно, нет. Просто попытайся не быть таким, ну, не таким неотразимым.
Он смеется.
– Тогда оставь в покое свою рубашку.
Так я и делаю, а потом останавливаю качели, опустив ногу на землю.
– Все это просто безумно.
В ответ он лишь прикусывает губу. Он слишком восхитителен, не поспоришь. Конечно, это безумие, и виновата во всем я.
Из-за забора раздаются щелчки фотоаппаратов. Черт. Репортеры нас все-таки нашли.
Один кричит:
– Эйслин! Твой парень тоже болен? Ты его заразила?
Мы с Джеком вбегаем внутрь, забыв прихватить наши стаканы с соком.