– Конечно, – отвечаю я.
– Хорошо, – говорит она, – это очень хорошо, Куинни. Представь себе, что было бы, если бы мы с тобой не дружили.
Я пытаюсь прочесть выражение ее лица. Но оно пусто и бесстрастно.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, я теперь очень многое о тебе знаю, – спокойно отвечает она. – О том, на что ты способна. О том, что действительно сделала. Не будь мы подругами, я могла бы использовать все это против тебя.
Мои ладони в ее руках напрягаются. Я пытаюсь справиться с неистовым желанием вырвать их и выбежать из комнаты с недокрашенными, испещренными черными полосами ногтями. Но вместо этого ласково смотрю на нее, надеясь, что она поверит в мою искренность.
– Этого не случится, – говорю я, – мы теперь подруги на всю жизнь.
– Это хорошо, – отвечает Сэм, – я рада.
Комната опять погружается в тишину. Она длится еще пять минут. После чего Сэм засовывает покрытую черным лаком кисточку обратно в пузырек, натянуто улыбается и говорит:
– Ну все, готово.
Не успевают ногти высохнуть, как я покидаю комнату, с трудом поворачивая ладонями дверную ручку. Выйдя в коридор, я дую на пальцы, чтобы лак побыстрее превратился в блестящий панцирь. Потом направляюсь в нашу спальню, бросаю мимолетный взгляд на Джеффа, желая убедиться, что он крепко спит, и проскальзываю в ванную.
Свет даже не включаю. Без него лучше. Ложусь спиной на плиты пола, которые холодят лопатки. Потом набираю номер Купа, намертво въевшийся в мою память.
Он берет трубку после нескольких гудков. Голос его охрип со сна.
– Куинси?
Едва я его слышу, как мне тут же становится легче.
– Куп, – говорю я, – у меня, похоже, проблемы.
– Какого рода?
– Кажется, я попала в переплет, из которого сама не выберусь.
До моего слуха доносится далекий шорох простыней – это Куп садится на кровати. Мне в голову вдруг приходит, что он может быть не один. Вполне возможно, что рядом с ним каждую ночь кто-то спит, только вот я об этом ничего не знаю.
– Ты меня пугаешь, – говорит он, – давай, рассказывай, что у тебя произошло.