Воссоединение

– Она чувствовала, что в этой битве с жизнью она побеждает, – вставил Майк.

– Точно. – Бен допил пиво и ладонью вытер маленькие пенные усики с верхней губы. – Так что сражаться пришлось прежде всего не с моей головой, а с ней. Она мое желание просто отторгала, и не один месяц. Не хотела выбрасывать мою старую одежду, не покупала новую. Я к тому времени уже бегал. Бегал постоянно, и иногда сердце билось так сильно, что я едва не терял сознание. Мой первый забег на милю закончился тем, что меня вырвало и я таки грохнулся в обморок. Потом я какое-то время только блевал. А чуть позже мне приходилось удерживать штаны, чтобы они не свалились с меня на бегу.

Я подрядился разносить газеты и бегал с почтальонской сумкой на шее. Она билась о мою грудь, а руками я держался за штаны. Мои рубашки уже напоминали паруса. Вечерами, приходя домой, я съедал половину того, что лежало в моей тарелке. Мать рыдала и говорила, что я морю себя голодом, убиваю себя, что я больше ее не люблю, что она надрывается на работе ради меня, а мне на это наплевать.

– Господи, – пробормотал Ричи, закуривая. – Не представляю себе, как ты это выдержал, Бен.

– Просто лицо тренера постоянно стояло передо мной, – ответил Бен. – Я помнил, как он выглядел после того, как схватил меня за сиськи в коридоре, который вел в мужскую раздевалку. Так мне и удалось похудеть. Я купил себе новые джинсы и кое-что из одежды на деньги, которые получал на почте, а один старик, который жил на первом этаже, шилом прокалывал на моем ремне новые дырки… если не ошибаюсь, проколол пять. Думаю, я тогда вспомнил еще один случай, когда мне самому пришлось покупать новые джинсы – после того как Генри столкнул меня в Пустошь и едва не изрезал на куски.

– Да, – улыбнулся Эдди. – В тот день ты еще дал мне совет насчет шоколадного молока. Помнишь?

Бен кивнул.

– Если я и вспомнил, – продолжил Бен, – то лишь на секунду, а потом все ушло. Примерно в то же время я начал ходить в школе на курс «Здоровье и правильное питание» и выяснил, что зелени можно есть сколько угодно и при этом совершенно не поправляться. Как-то вечером мать поставила на стол миску с салатом, шпинатом, кусочками яблока и остатками ветчины. Я никогда не любил заячьей еды, но в тот вечер трижды брал добавку и говорил матери, как все вкусно.

И, как выяснилось, проблема разрешилась сама собой. Мать не волновало, что именно я ел, главное, чтобы я ел много. После этого она закармливала меня салатами. Я их ел три следующих года. Иной раз смотрел в зеркало, чтобы убедиться, что нос у меня не дергается, как у кролика.

– А с тренером чем закончилось? – спросил Эдди. – Ты вышел на беговую дорожку? – И он коснулся ингалятора, словно мысль о беге напомнила об астме.

– Да, вышел, – ответил Бен. – На двух дистанциях, двести двадцать ярдов и четыреста сорок. К тому времени я похудел на семьдесят фунтов и вырос на два дюйма, поэтому то, что осталось, лучше распределилось по телу. В первый день я выиграл забеги и на двести двадцать ярдов, обогнав второго призера на шесть футов, и на четыреста сорок, оторвавшись на восемь футов. Потом подошел к тренеру, такому взбешенному, что он мог бы кусать локти. «Похоже, вам пора подавать заявление об уходе и идти собирать кукурузу, – сказал я ему. – Когда собираетесь брать билет в Канзас?»

Поначалу он молчал… только врезал мне, и я упал на спину. Потом велел мне убираться со стадиона. Сказал, что такие умники, как я, ему в легкоатлетической команде не нужны.

«Я бы не пошел к вам в команду, даже если бы меня назначил туда президент Кеннеди, – ответил я, вытирая кровь с уголка рта. – И поскольку я начал худеть благодаря вам, зла я на вас не держу… но в следующий раз, когда поставите перед собой тарелку с вареной кукурузой, вспомните обо мне».

Он сказал мне, что сделает из меня отбивную, если я тотчас же не уйду. – Бен чуть улыбался, но в этой улыбке не было ничего приятного и уж точно ничего ностальгического. – Так и сказал. Все смотрели на нас, включая парней, которых я победил. И все они пребывали в замешательстве. Я ему на это ответил: «Послушайте меня, тренер. Один удар вам с рук сойдет, потому что вы – обозленный неудачник, слишком старый, чтобы как-то изменить свою жизнь. Но попытайтесь ударить меня еще раз, и я сделаю все, чтобы вы остались без работы. Не уверен, что мне это удастся, но я приложу все силы. Я похудел для того, чтобы обрести малость собственного достоинства и покоя. И вот за это стоит бороться».

– Все это звучит замечательно, Бен, – подал голос Билл, – но писатель во мне задается вопросом, неужто какой-то ребенок мог сказать такое.

Бен кивнул, улыбнулся своей особенной улыбкой.

– Сомневаюсь, если б речь шла о ребенке, не прошедшем через то, что довелось испытать нам. Но я это сказал… и не бросался словами.

Билл подумал, кивнул:

– Ладно.

– Тренер стоял, уперев руки в боки, – продолжал Бен. – Он открыл рот и тут же закрыл. Все молчали. Я повернулся и ушел и больше не видел тренера Вудлея. Когда мой куратор принес мне список предметов на следующий учебный год, кто-то в графе физкультура написал «ОСВОБОЖДЕН», и куратор это утвердил.