Охота на князя Дракулу

22
18
20
22
24
26
28
30

Томас издал сдавленный смешок. Нахал!

– Напротив. Она от тебя в восторге. Сказала, что ты перебрала все оттенки румянца и принялась дивно заикаться.

Его непринужденный тон исчез, сменившись иным, яростным. Я никогда прежде не видела Томаса в такой роли – брата, защищающего сестру.

– Большинство людей осудили бы их за их любовь. И, разумеется, зря. Общество в основном отличается ошеломляющей тупостью. Если кто-то отличается неправильными, на их взгляд, склонностями, они теряют способность критически мыслить. Прогресс не свершится никогда, если все будут выглядеть, думать и любить одинаково.

– Кто ты такой и куда ты дел робеющего перед обществом мистера Крессуэлла?

Никогда еще я не гордилась своим другом сильнее, чем сейчас, когда он решился высказать все, что думает о недостатках общества.

– Я склонен ударяться в патетику в подобных вопросах, – сказал Томас, и в голосе его снова появились привычные легкомысленные нотки. – Полагаю, я начал уставать от того, что немногие избранные правят всеми. Правила – это ограничения, установленные привилегированной верхушкой. А я люблю действовать по собственному разумению. Все должны обладать равными правами. А кроме того, – он сверкнул зубами в дьявольской улыбке, – мой отец просто бесится, когда я начинаю рассуждать так. Приятно сотрясать его закоснелые убеждения. Однако же, он согласен с тем, что будущее за теми, кто мыслит, как мы.

В дверь снова постучали. Я открыла ее и даже не упала в обморок от волнения. Дачиана нерешительно взглянула на меня, потом кивнула брату.

– Буна диминеата[10]. Как спалось? Было ли что-нибудь интересное?

Она лукаво улыбнулась мне, и напряжение в моей груди немного ослабло.

– На самом деле я очень перед вами виновата, – выпалила я. – Я услышала шум и подумала… ну, не знаю… испугалась, что на кого-то напали.

Томас расхохотался. Я приподняла бровь. Он едва не свалился с диванчика. Я никогда прежде не видела у него такого бурного проявления эмоций. Дачиана просто закатила глаза. Когда к Томасу вернулась способность говорить, он едва не охрип от смеха.

Не будь его искренний смех таким чарующим, я бы ткнула его пальцем в бок. Да, здесь Томас определенно был более веселым и менее скованным, чем в Лондоне. Не могу отрицать, что эта его сторона меня заинтриговала.

– Ах, если бы я только мог запечатлеть выражение твоего лица, Уодсворт! В жизни не видал такого очаровательного оттенка красного!

Когда я решила, что Томас уже взял себя в руки, он снова расхохотался.

– Вот уж воистину, напали. Похоже, Дачи, тебе стоит поработать над манерой ухаживания.

– Томас, иди ты знаешь куда? – Дачиана повернулась ко мне. – Мы с Иляной уже довольно давно знакомы. Когда она узнала, что Томас решил поступить в академию, то попросилась сюда на работу. Для нас это удобный способ встречаться. Извините, что мы вас напугали. Должно быть, это ужасно – думать, что в морге происходит нечто зловещее. Особенно после всех этих убийств, совершенных Потрошителем.

Лицо ее озарилось, и я, к своему удивлению, ощутила укол зависти. Хотелось бы мне, чтобы у кого-то на лице появлялось такое страстное желание при одной лишь мысли обо мне. Я глубоко вздохнула и взяла себя в руки. Не у кого-то. У Томаса. Я хотела его. Я не смела и взглянуть в его сторону, опасаясь, что мои похотливые чувства станут слишком заметны.

– Полагаю, мы немножечко увлеклись вчера ночью, – сказала Дачиана. – Мы уже довольно давно не оставались наедине. Просто… я ее обожаю во всех отношениях. Случалось ли вам при взгляде на другого человека чувствовать, как вспыхивает ваша душа? Она заставляет меня мечтать о великих свершениях. В этом и заключается красота любви, ведь правда же? Она пробуждает в человеке лучшие его стороны.

Я задумалась об этом на мгновение. Хотя я безоговорочно соглашалась с тем, что они с Иляной были прекрасны вместе, мне также казалось, что можно добиться впечатляющих достижений, если решишь остаться свободным. Близость романтического партнера вряд ли способствует внутреннему росту.