Теперь, изучая тайны внезапной смерти его кузена, я невольно то и дело ощущала на себе взгляд Николае, острый, как скальпель у меня в руках.
Во время предлабораторной подготовки я узнала, что братья-итальянцы, мистер Винченцо и мистер Джованни Бьянки – двуяйцевые близнецы. Теперь они так же жадно смотрели не в свои книги, а на метод, которым я проводила вскрытие. Их пристальное внимание нервировало почти так же сильно, как их манера беззвучно общаться друг с другом, – во всяком случае, так это выглядело. Я бросила быстрый взгляд на остальных своих соучеников. Мистер Ной Хэйл и мистер Киан Фаррел были одинаково заинтригованы. Потом я чуть было не посмотрела на Томаса, но остановила взгляд. Я не желала смотреть на него.
Я закрепила грудную клетку в открытом положении и заставила себя не замечать поплывшего в воздухе запаха обнаженных внутренностей. Наряду с ним ощущался слабый запах чеснока. Я выбросила из головы образы убитых проституток. Это тело не было осквернено ужасным убийством. Из него не вырвали органы. У хирургического стола не место этим мыслям. Сейчас время для науки. Я разрезала мышцы и обнажила околосердечную сумку.
– Очень хорошо, мисс Уодсворт.
Профессор Перси расхаживал по анатомическому театру, то и дело драматически повышая голос. Он с головы до пят был актером, дирижером, ведущим симфонию к ее пику. Звук его голоса бился о стены зала, как будто бас профессора был волной, набегающей на берег.
– Здесь, господа студенты, мы видим перикардий. Пожалуйста, обратите внимание на то, как он покрывает сердце. У него имеется внешний и внутренний слой. Внешний слой волокнистый, а внутренний представляет собою мембрану.
Я прищурилась. Оболочка перикада была иссушена. Я никогда прежде не видела такого. Не дожидаясь указаний профессора, я схватила со стола шприц из стекла и металла и попыталась взять из руки покойного кровь для анализа.
Я потянула поршень, ожидая увидеть густую, свернувшуюся кровь – но шприц остался пуст. Нижний ряд ахнул, и звук этот эхом отдался наверху, словно песнопение хора о душе на небесах.
Перси продолжал перечислять инструменты и процедуры, теперь уже по-румынски.
Я отступила на шаг и оглядела почти нагое тело. Я была слишком сосредоточена на этой загадке, чтобы краснеть. А потом я заметила ее – отсутствие посмертной синюшности.
Я нагнулась пониже, пытаясь обнаружить хоть намек на голубовато-серый оттенок, вызванный распределившейся кровью – ведь он должен быть! После смерти человека его кровь уходит в нижнюю часть тела и там остается. Если он умер, лежа на животе, а потом его перевернули на спину, на животе все равно будет наблюдаться изменение цвета. Я оглядела Вильгельма со всех сторон и даже под конечностями в поисках синюшности. Но ничего не нашла. Его бледность была странной даже для трупа.
С этим телом что-то было сильно не так.
– Ничего страшного, – сказал Перси и взял шприц побольше. – Иногда бывает непросто взять образец крови у покойного. Тут нечего смущаться. Давайте-ка я.
– Возможно, дело в ее слабой психике, – пробормотал кто-то достаточно громко, чтобы я услышала. Но я притворилась, что ничего не слышу.
Игнорируя смешки соучеников, я подвинулась, чтобы не мешать Перси брать образец. Я легонько постучала по боку своего шприца, недоумевая, как так могло получиться, что он не втянул даже и капли крови Вильгельма. Размер иглы тут не имел значения. Мне захотелось посмотреть на Томаса, но я подавила этот порыв.
– Интересно…
Перси поднял левую руку покойного и медленно погрузил иглу в тонкую кожу локтевого сгиба. Когда он потянул поршень на себя, кровь в шприце не появилась. Профессор нахмурился и повторил попытку в другом месте. И снова шприц остался пустым. Как и следовало ожидать, над его неудачей никто насмехаться не стал.
Перси хмыкнул и поочередно попробовал взять кровь из каждой конечности. И все попытки оказались безрезультатными. Профессор отступил, подбоченился и покачал головой. Несколько рыжеватых прядей упали ему на лоб, поверх усыпающих лицо веснушек.
– Наша загадочная смерть становится еще более загадочной, господа студенты. Похоже, что в трупе отсутствует кровь.
Я обругала себя, но все же на этот раз не удержалась и оглядела присутствующих, чтобы посмотреть на реакцию Томаса. Мой взгляд переходил с одного ошеломленного лица на другое; студенты встревоженно переговаривались. Андрей указал на труп скончавшегося друга; в каждом его движении скользил ужас. Мне хотелось сказать ему, что страх затуманит ясность его суждений, что он лишь усложнит поиск истины, но я промолчала.